Я внимательно слежу за Прилепиным - на мой взгляд, замечательным писателем и настоящим гражданином и патриотом. Патриотом в том самом смысле слова, от которого тошнит всякого либерала, с самой Перестройки увлечено замазывающего своей правозащитной жвачкой все, что мне было дорого в моем Советском Союзе.
Надеюсь, Прилепина, как вышло с Д.Быковым, всем этим ЭХО-вским ксендзам заболтать не удастся.
Из последнего, что хотел бы порекомендовать - это уже ставший на крепкие ноги отличный новостной ресурс, организованный при участии писателя - "Свободная пресса", и вчерашний эфир с Познером, трижды гражданином и не менее либералом. Мастер КаморкиНадеюсь, Прилепина, как вышло с Д.Быковым, всем этим ЭХО-вским ксендзам заболтать не удастся.
Добрий козак Савенко
Захар Прилепин о новом сборнике стихов Эдуарда Лимонова
Читая новый лимоновский сборник стихов «СССР — наш Древний Рим», написанный в 2012-2013 гг., сложно не обратить внимание, что там неожиданно много стихов с украинскими мотивами.Секрет не откроем, если скажем, что у Эдуарда Лимонова (наст. фамилия — Савенко) имеется известного толка чутьё: есть множество примеров, когда какие-то его поэтические строчки или, скажем, фрагменты «Дневника неудачника» оказывались иллюстрациями к последующим событиям. Тут и «Война в Ботаническом саду» из «Дневника...», написанного в 1977 году, впоследствии воочию, десять с лишним лет спустя, увиденная Лимоновым в Абхазии и в Приднестровье; мстительные стихи конца 70-х про Манхеттен, который «загремит и запылает» - что собственно и случилось с башнями-близнецами; едва не сбывшиеся стихи 60-х годов про Саратов - «...но сильный был в Саратове замучен, а после смерти тщательно изучен» - напомним, что как раз в Саратове Лимонова судили в 2001 году, и едва не усадили за решётку «до самыя смерти».
Отдельного упоминания стоит удивительно прозорливая лимоновская публицистика и эссеистика 80-х и самого начала 90-х. «Убийство часового», «Дисциплинарный санаторий», сборник «Исчезновение варваров» то, что называется «опередили время» лет эдак на двадцать.
Само эссе «Исчезновение варваров», давшее название сборнику и сделанное в жанре антиутопии, было написано, если память не врёт, году в 1984, а речь там, между прочим, шла о внезапном исчезновении СССР. Вряд ли кто-то тогда и надеяться мог на подобный вариант.
Лимонов в своём эссе, вкратце напомню, иронично описывал неожиданную пропажу Советского Союза с карты мира и со всех радаров. Скорая радость наших стратегических противников постепенно сменилась паникой: ни США, ни Европа не смогли жить без привычного врага — и потребовали возвращения СССР.
Собственно, так всё и случилось: сколько Россия не рядилась в либеральные одежды, ни примеряла общечеловеческие ценности и не жертвовала интересами и территориями, ей всё равно никто не верил. При первой же возможности страну вновь объявили исчадием рода человеческого и мировым злом.
Добавим лыко в строку: о том, что Крым вернётся в Россию, Лимонов говорил ещё года 22 назад — примерно в те годы, когда даже не каждый второй, а каждый первый повторял то, что «все империи распадаются» и прощался с Россией навсегда, обещая её разделение ещё примерно на 80 частей.
Впрочем, в стихотворном сборнике о котором идёт речь, никаких, на первый взгляд, удивительных пророчеств не наблюдается.
Одна из сквозных тем сборника — исход русской пассионарности.
«СССР — наш древний Рим,
Плебеи с ружьями в шинелях,
Озлясь, историю творим...»
Он, напротив, как раз к плебеям и обращается (без особых, впрочем, иллюзий):
«Русь, задремавшая в прохладе,
Закутавшись в своей Сибири,
Ты, вялая, чего же ради
картошку ешь свою в мундире?
Иди, вмешайся, озверей!»
В своей традиционно сниженно иронической манере, Лимонов описывает национальный русский характер:
«Здесь небо неяркое, холоден свод,
Невест не спеша выбирают -
Не скифы, но финны, угрюмый народ,
Хоть «русским» себя называют.
Отсутствует тот же у них хромосом,
Что у могикан с ирокезами.
Напившийся водки опасным бесо`м
С гранатой бежит и обрезами».
Под «хромосомом», который отсутствует у русских, подразумевается, как мы понимаем, сниженный порог опасности, воинственность, жестокость.
Забавно, что Лимонов в данном случае выступает с позиций украинских, э-э... историков. Те утверждают, что украинцы — прямые наследники Древней Руси, русичей, патентованные славяне — в отличие от «москалей» - самозванцев, смешавшихся с угро-финскими племенами.
Тут, наверное, надо заметить, что, в отличие от Лимонова, украинские историки пишут про всё это всерьёз, удивительным образом забывая, что их замечательный народ возникал в результате некоторого «отуречивания» и очень серьёзного «ополячивания» южной части Древней Руси: как следствие этой разнородной селекции к XVII веку явился миру украинский этнос.
Лимонов же делает (как бы противореча Блоку, с его «...да, скифы мы!») очевидное поэтическое допущение, возводя русский национальный характер к скандинавской традиции. Ну, в смысле — наш прежний национальный характер, который к 2013 году, согласно Лимонову, поистрепался, иссяк.
По этой причине, устав раскачивать «русских плебеев», «закутавшихся в своей Сибири», Лимонов (выросший в Харькове, по отцовской линии имеющий украинские корни; а по материнской - нижегородские) неожиданно возводит личную генеалогию к казачьему племени:
«Из Украiны свободной,
С Дона берегов святых
Я душою чужеродной
Жив средь москалей простых».
Или:
«Твой Украiна, мой Украiна
Чертополох да бурьян,
Вот ты и вырастила себе сына,
Сын оказался смутьян...
Батьки по пыльным шляхтам в тарантасах,
Нам лучший брат - «максим»,
Да бурсаки в молодецких рясах,
Нам бы всем быть таким...
Прийде ще час, ти про мене згадаешь
И, расплескав самогон,
«Добрий козак був Савенко!» - признаешь,
Низкий ему поклон...»
Неожиданное появление украинской тематики в поэзии Лимонова год назад могло бы удивить. Иной читатель мог бы задастся вопросом: Чего это его потянуло в те края? Устал от московской мути и суеты? Или, может, стареет?
Может быть, да, чувствует приближение старости, пришла пора оглядываться — в сборнике есть несколько стихотворений о харьковском детстве, и о харьковской юности. Хотя с другой стороны, Лимонов оглядывался всегда: харьковскую прозаическую трилогию, впоследствии экранизированную Александром Велединским, он написал будучи ещё молодым, то есть, едва за сорок, человеком. В прошлом своём опыте он неизменно ищет подтверждение будущих своих удач, побед, да и вообще — необычности своей судьбы, избранности своей.
Но в стихотворном сборнике охват всё равно оказался шире: он куда больше говорит не о себе, а о той, отчалившей от России земле - Украина словно бы начала стучаться к Лимонову, свербить у него, болеть.
«По-украински аист звучит «лелека»,
Детское слово для такой большой птицы...
А украинские волы лучшие в мире,
Эти спокойные элегические волы.
Они жуют уже в Илиаде,
жуют в Шекспире,
И переставляют ноги,
тяжёлые как кандалы...»
Теперь, когда мы который месяц живём, вглядываясь в украинскую жизнь, в украинскую фантасмагорию, в украинскую беду — становится ясно, что ощущение скорых событий витало в воздухе, и лимоновское чуткое сознание иррациональным образом на это предчувствия отреагировало.
Иначе откуда к нему явились эти волы и аисты, про которых он полвека даже не вспоминал?
Проблема, однако, в том, что Эдуард Лимонов, последовательно, с самого начала выступающий против Майдана и столь же последовательно поддерживающий повстанческий Юго-Восток, патентованными украинцами в качестве родни восприниматься точно не будет.
«Добрий козак бив Савенко»? Ага, щас. Попался бы этот Савенко им нынче — сожрали бы.
Это потом, годы спустя, Украина потянет себе в пантеон и Лимонова тоже, как тянет вообще всё, что имеет хоть какое-то отношение к ней: Гоголь, Чайковский, Чуковский, Махно, Ахматова— без разницы, хоть ты даже Михаил Булгаков.
Для нас же самое важное, что никаких противоречий в лимоновской позиции, конечно, нет.
Для него Украiна — символ вольности, козачества (именно через «о»), буйства, молодчества.
«Панки должны, сжимая ножи,
Юркие, пламенные, как миражи,
Вдруг появляться между солдатами
Глыбами каменными и ноздреватыми»,
- пишет Лимонов в своей книжке. Думаете, это он про панков? Нет, и здесь он тоже про козаков говорит.
Запорожская Сечь, Дон, Воронеж, Хмельницкий, Разин, Пугачёв — вот это всё для Лимонова идёт в едином пантеоне, а не тоскливый украинский сепаратизм, у любого русского писателя традиционно вызывавший горестное недоумение.
Лимоновская Украiна — это никак не символ «евроцентризма», «прогрессивных ценностей», «русофобии» и «антиимперской борьбы».
Добрий козак — это русский козак, ровно как у Гоголя, чьего «Тараса Бульбу» Лимонов считает самой праздничной и самой красочной книгой в русской литературе (и «Железный поток» ещё одного козака — Серафимовича).
Козачество, выступая против империи, неизменно совершало удивительный кульбит - и приращивало империю, а не рвало на части. Недаром к XX веку козаки стали одной из самых консервативных составляющих Российской империи.
Козачий атаман Иван Болотников — согласно некоторым апокрифам, с Дона угодивший в Сечь, оттуда в турецкий плен, оттуда в Польшу — вернувшийся в Россию, судя по всему, вместе с одним из Лжедмитриев, и устроивший здесь огненный мятеж — после поражения присягнул московской власти. И это как раз традиционно казачий путь: встать рядом с московской властью.
(Болотникова, правда, ослепили, а потом утопили в проруби, но это традиционные издержки московского управления; тем более, что ему поделом досталось — нечего с изменниками якшаться).
Степан Разин и Емельян Пугачёв хотели не отделения козачества от России (в их огромных бандах шли по сорок уральских и поволжских народностей: кого от кого отделять?) — они желали московского трона, козачьей всероссийской вольницы, козачьей правды на всю Русь.
Козаки делали «москальской» Руси инъекцию свободы. Государство их за это давило — но от козаков оставались, сочинённые про их походы песни, открытые и приращённые ими земли, свершённые ими подвиги.
Юго-Восток для Лимонова — с их бородами, с их лукавством в глазах, с их папахами, с их элегическим походом подальше от Европы, в сторону России — это и есть истинное козачество — русское, украинское, наше.
Всё иное — от Мазепы.
Мы имеем две давних козачьих традиции. Добрий козак Савенко выбрал из них единственно верную.