Чему великий архитектор Сперанский научил своих лучших учеников
25/06/2014
Выставка, посвященная творчеству Сперанского, открылась в Научно-исследовательском музее Академии художеств. Неосуществленные проекты и фантазии соседствуют с фотографиями построенных в Ленинграде объектов.
К сожалению, открытие прошло в соответствии с древнесоветским регламентом такого рода мероприятий. То есть со скучными речами в течение часа. Выступали тузы архитектурного мира. Хуже, дольше и косноязычнее всех говорил Швидковский, апоплексического вида человек, кстати, доктор искусствоведения, профессор и ректор МАРХИ – Московского архитектурного института. Главная его беда заключалась в том, что выступать он не научился, а природного дара не имел, но пытался выступать в жанре воспоминаний. Однако воспоминаний у него было крайне мало, поскольку в год смерти Сперанского Швидковскому было всего 24.
Честно говоря, я отвык от подобных советских заседалищ. Но аудитория, прошедшая стальную советскую закалку, вынесла все без проблем.
Все выступавшие дружно именовали Сергея Сперанского великим, причем в доказательствах или комментариях эпитет не нуждался. Величие было аксиомой.
Для меня как стороннего наблюдателя за жизнью архитектурной корпорации и ее нравами это стало еще одной иллюстрацией конституирующих корпорацию свойств. Корпорация держится нерушимым единством оценок, набором догм, и эта ортодоксальность мыслей как раз и сплачивает архитекторов. Сплачивает, несмотря на то что если в разговоре с одним практикующим архитектором я называю фамилию другого, то лицо собеседника мгновенно каменеет.
Для меня как стороннего наблюдателя за жизнью архитектурной корпорации и ее нравами это стало еще одной иллюстрацией конституирующих корпорацию свойств. Корпорация держится нерушимым единством оценок, набором догм, и эта ортодоксальность мыслей как раз и сплачивает архитекторов. Сплачивает, несмотря на то что если в разговоре с одним практикующим архитектором я называю фамилию другого, то лицо собеседника мгновенно каменеет.
Тем временем меня, к корпорации не относящегося, навязчивое повторение эпитета «великий» начало раздражать, и когда заседание закончилось, я попытался узнать у двух учеников Сперанского, в чем же состоит его величие.
Рафаэль Даянов, архитектор, ученик С. Сперанского
– Между собой мы его всегда называли Мастером: «Мастер был?», «Мастер приходил?» Он очень всегда гордился не своими работами, а достижениями своих учеников. Вообще он был человеком очень доступным при всей своей высоте. Лауреат всех премий, народный… Еще немножко, и он бы получил Героя Соцтруда, а выше уже архитектор выскочить не мог. Я хорошо помню, как сидя у него дома прямо на подлокотнике кресла мы с ним пробовали различные сорта виски – ему всегда дарили такие напитки. Представляете себе: ученик, пацан, – и сидит такой мэтр…
– А вы развиваете традиции Сперанского в своей сегодняшней архитектуре? Вот возьмем, например, то здание, которое в последнем «Архитектурном ежегоднике» 2014 года вами предложено для Парадной улицы...
– (Вопрос про конкретный проект Даянов демонстративно игнорирует. – М.З.) Когда я говорю, что я ученик Сперанского, это не значит, что я повторяю, те элементы, которые есть в его архитектуре. Традиция Сперанского – это прежде всего мыслить пространственно. Что это означает? Когда мы говорим о площади Победы, надо понимать, что это за ансамбль. По сути, это единственный мощнейший ансамбль, созданный в советский период. Идеология совершенно понятная: проспект начинается площадью Победы и заканчивается площадью Мира. Понимая характер этого ансамбля, Сперанский пытался заложить традиционное представление о площади: и эти пропилеи, и эти многоэтажные дома…
Мы не обсуждаем качество архитектуры – разговор об ансамблевости. Надо было нарисовать эту Среднюю Рогатку. Там же есть жилые постройки А. Жука – кстати, достаточно корректные – с правой стороны, если ехать из аэропорта. И было непросто переключиться от архитектуры сталинской – видите эти дома напротив Дома Советов с накладными деталями, очень корректно нарисованными? – на стиль монументальной площади Победы. Он смог это сделать, придумал ходы, архитектурные детали при абсолютном мизере возможностей и все-таки создал ансамбль: площадь, здания гостиницы «Пулковская» и «Электронстандарта» и два высотных здания.
– А сейчас у архитекторов ведь нет возможности в Петербурге строить такие ансамбли?
– Почти нет. Тем не менее возникают такие ансамблевые вещи, которые могли бы случиться, но не случились. Например, намывные территории. Это полный абсурд. Посмотрите на планировку города и посмотрите на планировку этого. Такое ощущение, что это находится в разных городах. Площадь Победы – много ли у нас таких ансамблей, когда нужно было придумать масштаб скульптуры, масштаб «стамески».
– Но у Сперанского, кроме этого ансамбля, других аналогичных нет?
– Не у каждого архитектора есть в жизни возможность создать даже одну площадь.
– Но у Росси было больше шансов.
– Там император был. А Росси создал только два ансамбля – Дворцовой площади и Театральной (ныне пл. Островского. – М.З.).
– А, пардон, Сенатской?
– Там немножко сложнее. Сенат и Синод только фланкируют площадь. А вот посмотрите на здание телецентра (на ул. Чапыгина, 1954–1962. – М.З.): при все лапидарности этого сооружения виден переход от станции метро «Нарвская» к новой архитектуре.
Сергей Чобан, архитектор, ученик С. Сперанского
– Реализованные проекты Сперанского – станция метро «Нарвская», например, – не скажешь же, что это какой-то шедевр.
– Для своего времени, я считаю, это очень качественная архитектура.
– Что значит – качественная? Как у вас говорят, хорошо нарисовано?
– Хорошо нарисована.
– Но ничем особым не отличается?
– Все воспринимается во времени. Дома XVIII или XIX века, которые стоят вдоль набережных Невы, – какими они воспринимались тогда? И как они воспринимаются сейчас?
– А назовите три лучших здания Сперанского в Ленинграде.
– Я думаю, это прежде всего ленинградский, я бы даже сказал – петербургский ансамбль площади Победы и эти два дома, которые идут вдоль Московского проспекта…
– Универмаг «Московский» и напротив?
– Да, совершенно верно. Еще гостиница «Пулковская» и напротив нее «Электронстандарт», еще два высотных. Также у него есть два дома сталинского времени напротив Дома Советов на Московском пр. Это, мне кажется, очень мощный ансамбль.
– Мощный в каком смысле?
– Это ансамбль с интересными идеями. Вот, скажем, два дома: в одном универмаг, другой напротив него. Дома с большими ателье наверху – это сильная идея, она очень рано высказана, сейчас половина архитектурного мира такие идеи цитирует. Это сильная инновативная архитектура. Потом здание таможни на советско-финской границе – это, я считаю, шедевр для того времени, 1967 года. Какая легкая конструкция. В финской архитектуре были такие идеи, например, у Аалто. Потом сочетание материалов, то, что Сперанский любил, – из тактильных материалов цоколя и воздушные конструкции сверху. У него был, безусловно, почерк – большие ансамбли, ясные приемы. Когда я у него учился, всегда было основное слово «прием»: «Найти прием». Одним росчерком создать узнаваемый ансамбль.
– Сперанский ведь работал в то время, когда конкурентов было мало?
– Все были объединены в проектные институты, где были мастерские. Строили меньше, больше типового жилья и меньше индивидуальных вещей.
– У Сперанского только индивидуальные проекты?
– Да, типовым строительством он не занимался. Он строил Петербург или Ленинград дальше.
– Дальше – что это значит?
– Развивал ансамблевые идеи.
– А гостиница «Ленинград» Сперанского? На месте музея Н.И. Пирогова. С нее начался процесс безобразия, в итоге закономерно приведший к «Монблану». Вам не кажется, что со Сперанского вред и начался?
– Я не думаю. Композиция очень ясная. Есть пластина, есть цоколь летящий, от него идет круглое здание ресторана. Очень ясная конструктивистская композиция. Это памятник своего времени…
– Вы сейчас еще скажете: красная дорика.
– Красная дорика – это другое. Это станция метро «Нарвская»: классический ордер в упрощенном виде. Здесь влияние Ивана Александровича Фомина заметно сказывается. Сперанский – очень важная фигура в ленинградской архитектуре, потому что он был преемником школы Леонтия Бенуа. Выдающийся ученик Бенуа – Иван Фомин. Школа Ивана Фомина – это Лев Руднев, Гегелло, Игорь Фомин. И потом Сперанский. Это прямая линия.
– А как определить стиль Сперанского?
– Я думаю, что его стиль шел напрямую из революционной неоклассики Ивана Фомина. Я вижу здесь прямую линию. Крупные жесты… Если посмотреть на гостиницу «Пулковская» или на телецентр на ул. Чапыгина, то эти крупные пилоны, крупные ритмы, большие пространства, крупные жесты – это же идеи, которые начались с Ивана Фомина. То есть это неоклассика, но «неоклассика сегодня». Детали в известной степени упрощенные, но упрощенные – не значит примитивные. Это язык того времени.
– А Сперанский был статусным человеком?
– Он был народным архитектором СССР, лауреатом Ленинской и Государственной премий… Он был человеком, который вызывал огромное уважение. Единственный профессор, которого звали Мастером. Он мог нарисовать, объяснить логику проектирования, логику поиска композиционного приема.
– А в итоге его отодвинули? Ведь крупных работ больше не было.
– Нет, что вы! Он умер в расцвете славы и сил, ему было 69 лет. Я как раз учился у него.
Традиция Сперанского, которая живее всех живых
После разговоров с учениками Мастера выставка оказалась интересной. В итоге я все понял. С одной стороны, ученики Сперанского ценят его за то, что он был великолепным педагогом и душевным человеком. С другой стороны, положение обязывает доказывать, что Мастер был и великим ленинградским архитектором, хотя несомненный материализованный символ этого величия в Ленинграде остался всего один – это планировка площади Победы, памятник героическим защитникам Ленинграда и шесть зданий на площади и на прилегающей к ней части Московского проспекта. На мой взгляд, для величия типа того, которое мы присвоили Трезини, Кваренги или Росси, этого маловато будет, но так они корпоративно считают.
Опять-таки не у каждого архитектора есть своя историческая роль. Роль Сперанского – зримый и понятный переход от навороченного сталинского ампира к тому, что называют модернизмом, – зданиям на площади Победы. Это был действительно перелом не только в архитектуре, но и в целом в советской эстетике. Скажем, в кино он хорошо заметен на примере творчества Михаила Ромма: только что было насквозь фальшивое «Убийство на улице Данте» (1956) – и вдруг появился фильм «Девять дней одного года» (1962). Другая эстетика.
В архитектуре такой знаковой фигурой оказался Сперанский. От станции метро «Нарвская» (проекты 1949–1950, построена в 1955) с бюстом Сталина в торце (станция должна была называться «Сталинской»), от вполне еще сталинских жилых домов на Московском проспекте напротив Дома Советов – прямо к гостинице «Ленинград» (1961), к телецентру (1963), к ансамблю площади Победы (начиная с 1970-х). На выставке был представлен проект телецентра 1954 года: видно, как много здесь еще черт сталинского ампира. Избавление от них, переход к новому языку, демонстрация возможности говорить на нем, используя тот «абсолютный мизер возможностей» (как выразился Рафаэль Даянов), который остался после запрета «излишеств» и самого Сталина, – вот здесь и скрыто значение Сперанского для молодых архитекторов.
Но есть еще один нюанс. Вот гостиница «Ленинград» – пластина, нагло вторгшаяся в историческую застройку Пироговской набережной и нарушившая то, что Д. Лихачев назвал небесной линией. Для градозащитников гостиница «Ленинград» означает разрушение, но для архитектурной корпорации – это выгодный комплексный символ. С одной стороны, символ того, что отмена старого языка еще не означала в 1950–1960-е гг. отмены профессии и перехода исключительно на типовое строительство. Сперанский этим активным разрушительным жестом дал им всем тогда надежду. Ампира нет, но и на новом языке можно строить.
С другой стороны, сейчас в кругах архитектурных эстетов любят поговорить о том, что скоро «Ленинград» признают памятником архитектуры, во всяком случае, уже давно пора это сделать. Дескать, пластина эта – классика вроде Зимнего дворца или Александринского театра. А Сперанский – великий архитектор. Вот снес, а классик.
Еще бы! Ведь такой юридический жест означал бы только одно – возведение в классику этой ошибки, как и в целом метода: убить старую застройку, зачистить большую территорию в центре города, а потом на этом месте строить. А то, что именно эта «классика» и принцип ее возникновения через уничтожение проложила путь к легитимации всего жуткого кластера, закономерно возникшего вокруг гостиницы «Ленинград» Сперанского – от «дома-синяка» Струзман до «Монблана» Кисловой – Гайковича – Орешкина и «Авроры» Садовского, – все это уже как бы уходит на второй план, забывается. Так что великий Сперанский нужен еще и как таран.
Михаил Золотоносов