Термин фашизм был введен в политический обиход итальянским диктатором Бенито Муссолини в его статье «Доктрина фашизма» (1932), но с тех пор к фашизму было причислено столь много политических течений самого разного толка, от германских национал-социалистов до русских монархистов, что термин, обретая все новое и новое содержание, потерял уже всякий смысл. Соответственно, найти ныне фашистские черты можно у любого политического течения, хоть чем-то отличного от американского типа демократии, в которой, разумеется, тоже легко найдутся черты фашизма. Идеологический этот подход не то чтобы плох — он абсурден. Несмотря, однако же, на обессмысливание термина фашизм, вряд ли многие будут отрицать, что фашизм существует и может быть определен разумным образом, вне противопоставления его варварской американской идеологии, осознанно или неосознанно принятой за идеал. Так что же такое фашизм и почему он появился на свет? Почему во времена Муссолини значительная часть Европы была фашистской именно в понимании Муссолини, а не нынешних либеральных варваров, уже почти причисливших к фашистам весь прочий мир?
В помянутой статье Муссолини нет четкого определения фашизма, и это, как ни странно, важнейшая черта европейского фашизма. Политически это было весьма удобно, ибо в той же статье Муссолини почти каждый человек мог бы найти понравившиеся ему мысли и, соответственно, вполне искренне если и не причислить себя к фашистам, то считать хотя бы отчасти солидарным с ними. Принципиально же фашизм Муссолини и не может быть определен, ибо являлся он только негативной реакцией на либерализм (индивидуализм по преимуществу):
Фашизм против классического либерализма, возникшего из необходимости реакции против абсолютизма и исчерпавшего свою задачу, когда государство превратилось в народное сознание и волю. Либерализм отрицал государство в интересах отдельного индивида; фашизм утверждает государство как истинную реальность индивида.
Судя по широкому распространению фашизма в Европе, вероятно, это была общеевропейская черта — отрицание дегенеративного общества потребления и самолюбования, но отрицание это тоже было дегенеративным, ибо на деле не сумело предложить ни единого позитивного идеала. Попытка же заменить либерального индивида как получателя благ и объект любования на государство и придать ему священный облик была попросту абсурдна, ибо свелась лишь к сакрализации государственной власти и даже вождя нации (дуче, фюрера). Собственно, на деле фашизм Муссолини есть по преимуществу примитивный вождизм, как у дикарей в джунглях Амазонки, хотя сам Муссолини едва ли согласился бы с таким определением. Понятно, что он искренне отвергал дегенеративное разложение Европы, но противопоставить ему позитивное начало просто не смог.
Вообще, духовный бунт Муссолини чем-то напоминает бунт умного школьника, который, прочитав пару философских книг, начинает беспощадно громить мыслителей мирового уровня… Безусловно, Муссолини и Гитлер — это люди с крайне завышенной оценкой собственной личности, вплоть даже до психической патологии у Гитлера (паранойя). Собственное величие — это все по большому счету, что сумели они предложить своим народам в качестве идеи, оппозиционной либерализму. Однако же чувство собственного величия не способно подменить идею, даже бредовую.
В фашизме нет и никогда не было четкой и продуманной интеллектуальной составляющей. Фашизм — это, повторим, исключительно эмоциональное реактивное состояние, неприятие действительности, попытка борьбы с нею за будущее, а потому фашизм предельно наивен в интеллектуальном смысле. Вероятно, именно по данной причине, по исключительной своей интеллектуальной слабости, фашисты всегда выступали и выступают против интеллектуалов. Последние же, в свою очередь, всегда против фашистов.
Фашистское противопоставление общества индивиду является тем же либерализмом, просто вывернутым наизнанку, если человек придает решающее значение обществу, а не индивиду, как либералы. Ну, неужели вывернутая наизнанку бредовая идея обратится в умную мысль? Неужели вывернутая наизнанку смирительная рубашка станет привлекательной вещью, которую хочется носить?
Несмотря на то, что фашизм стал очевидной реакцией многих европейских народов на дегенеративное разложение Европы, нормальным его счесть невозможно, ибо это был бунт в сумасшедшем доме, схватка за власть, которую у шизофреников временно перехватили маньяки… Увы, одно другого не лучше. А впрочем, под властью шизофреников живется все-таки лучше — как-то спокойнее, не правда ли? Да, понятное дело, в нашей палате несколько иные порядки, чем в европейских, но сумасшедший-то дом один, т.е. общественный строй и признанные его идеалы.
Борьба с либерализмом, а в сущности — с этническим разложением народа, естественным образом привела и ныне приводит к тому, что ревнителями народа принимаются стандартные меры для сохранения народа, глупые, впрочем, не имеющие отношения к существу проблемы. Например, нынешнее положение не граждан в Латвии в значительной мере соответствует программным положениям, выработанным гитлеровцами в известной Программе «25 пунктов» от 1920 года, хотя латвийские ревнители едва ли черпали свое вдохновение у германских национал-социалистов:
4. Гражданином Германии может быть только тот, кто принадлежит к немецкой нации, в чьих жилах течет немецкая кровь, независимо от религиозной принадлежности. Таким образом, ни один еврей не может быть отнесен к немецкой нации, а также являться гражданином Германии.
5. Тот, кто не является гражданином Германии, может проживать в ней как гость, на правах иностранца. Каждый иностранец обязан соблюдать требования законодательства об иностранцах.
6. Право занимать посты, связанные законотворчеством, а также управлением государством, может принадлежать исключительно гражданам. Поэтому мы требуем, чтобы все должности в любой публичной организации, любого уровня – общегосударственные, областные или муниципальные – занимали только граждане государства. Мы боремся против разлагающей парламентской практики занятия должностей только в зависимости от партийной принадлежности без учета характера и способностей.
7. Мы требуем, чтобы государство в первую очередь обязалось заботиться о трудоустройстве и жизни граждан Германии. Если невозможно прокормить все население государства, то лица, принадлежащие к чужим нациям (не граждане государства), должны быть высланы из страны.
8. Вся дальнейшая иммиграция в Германию лиц ненемецкого происхождения должна быть приостановлена. Мы требуем, чтобы все лица ненемецкого происхождения, которые иммигрировали в Германию после 2 августа 1914 года, были выдворены из государства.
[…]
23. Мы требуем открытой политической борьбы против заведомой политической лжи и ее распространения в прессе. С целью создания немецкой прессы мы требуем, чтобы:
а) все сотрудники, редакторы и издатели немецких газет, печатающихся на немецком языке, были гражданами государства;
б) ненемецкие газеты должны получать специальное разрешение государства на издание. При этом они должны издаваться на ненемецком языке;
в) лицам ненемецкой национальности законодательно запрещается иметь любой финансовый интерес или влияние на немецкие газеты. В наказание за нарушения данного закона такая газета будет запрещена, а иностранцы немедленно депортированы. Газеты, приносящие вред интересам общества, должны быть запрещены. Мы требуем введения законодательной борьбы против литературных и культурных течений, оказывающих разлагающее влияние на наш народ, а также запрещения всех мероприятий, способствующих этому разложению.
В современной Латвии, как известно, дело обстоит принципиально так же: существует масса жителей государства, которые не имеют быть права гражданами по национальному признаку. Тот же факт, что в рамках Европейского Союза, который кичится своей приверженностью «правам человека», действуют гитлеровские ограничения в правах по национальному признаку, говорит о том, что в Европе нет не только ясного общепринятого определения фашизма, но даже и приблизительного его понимания.
С угасанием этногенеза и упрощением этнической системы у некоторых еще активных представителей этноса возникает ложное впечатление, что развитие народа сдерживают некие посторонние силы, например инородцы в составе этноса или некие вездесущие силы мирового зла, евреи или русские, но обычно это не соответствует действительности. Буквально так же душевнобольной не ощущает патологических изменений в своей психике — для него меняется только окружающий его мир, и субъективное это восприятие неустранимо.
Поскольку европейские народы не понимают и не ощущают уже разницы между этносом и государством (в Европе нет ни единой теории этноса, этнические отношения сводятся к социальным), то рефлексная попытка укрепить этнос естественным образом сводится к укреплению государства, даже и сакрализации его как воплощения нации, т.е. фашизму. Разумность этой меры, впрочем, можно сравнить с перестановкой мебели в квартире для укрепления здоровья хозяина. Государство является лишь следствием этногенеза, всего лишь формой существования этноса.
Безусловно, крупные фашистские вожди, те же Муссолини и Гитлер, понимали или, может быть, догадывались о некоторой абсурдности своего поклонения государству, а потому воспевали и войну как средство укрепления этноса. Вот, например, панегирик войне из помянутой статьи Муссолини:
Только война напрягает до высшей степени все человеческие силы и налагает печать благородства на народы, имеющие смелость предпринять таковую. Все другие испытания являются второстепенными, так как не ставят человека перед самим собой в выборе жизни или смерти. Поэтому доктрина, исходящая из предпосылки мира, чужда фашизму.
Здесь та же самая дегенеративная путаница между причиной и следствием, что и выше. Этнос проявляет себя в войнах ввиду запаса некоей энергии, названной Л.Н. Гумилевым пассионарностью, т.е. война не рождает энергию существования этноса, а наоборот, расходует ее. Разумность поклонения фашистов агрессивной войне для укрепления этноса можно сравнить с намерением омолодить старую лошадь, гоняя ее до упаду. Войны, впрочем, бывают не только агрессивные, но и оборонительные, ведомые, например, за выживание этноса. Оборонительная война, безусловно, может пробудить к жизни даже старый этнос, всколыхнув в нем остатки жизненных сил, омолодив его на некоторое время, но и это ненадолго. Увы, все без исключения этносы смертны, и дегенеративное разложение этносов является их смертью, прекращением своего существования в истории.
В сущности, фашизм — это весьма примитивная реакция этноса в лице части его членов на собственную гибель, уже патологическая, которая отнюдь не отдаляет гибель этноса, а только приближает ее. В значительной мере фашизм, как уже сказано, обусловлен страхом за дальнейшее благополучное существование этноса, а потому у фашиствующих этносов всегда есть смертельные враги — обычно мнимые и старательно демонизируемые, как хорошо видно на примере немецких национал-социалистов и современных латышей-националистов. Ту же природу, думается, имеет и вообще отношение т.н. Запада к России: низменный этот животный страх не является мотивированным объективно — это лишь отражение дегенеративных процессов в европейском суперэтносе, вошедших уже в финальную стадию.
Фашиствующим этносам также свойственно истерическое самолюбование, возвышение себя за счет иных народов. Например, гитлеровцы считали себя «высшей расой» с известным кровавым итогом, а американцы считают спасителями мира от «деспотии» тоже с известным кровавым итогом. Наверняка даже у латышей есть заветная идея «Великой Латвии» — во всяком случае, до Второй мировой войны в Европе, фашистской почти сплошь, это было обычное дело, как заметил Бердяев в своих воспоминаниях:
Наблюдая разные национальности Европы, я встречал симпатичных людей во всех странах. Но меня поражал, отталкивал и возмущал царивший повсюду в Европе национализм, склонность всех национальностей к самовозвеличению и придаванию себе центрального значения. Я слышал от венгерцев и эстонцев о великой и исключительной миссии Венгрии и Эстонии. Обратной стороной национального самовозвеличения и бахвальства была ненависть к другим национальностям, особенно к соседям. Состояние Европы было очень нездоровым.
Н.А. Бердяев. Самопознание. Глава Х. Россия и мир Запада.
Как видим, национальное бахвальство и демонизация прочих народов — это две стороны одной монеты. Это обычное дело для любого фашистского государства. Посмотрите, например, на современную Украину, а то и на кумира ее — современный Запад, считающий себя образцом для человечества, не меньше, но допускающий даже геноцид народов, не говоря уж о фашистской дискриминации по национальному признаку.
Поскольку фашистские этносы находятся обычно в стадии дегенеративного разложения, то в них чрезвычайно развита стадность граждан, безликость их, приверженность одному мнению и предельно простому взгляду на мир. Наиболее безопасно и выгодно в дегенеративных этносах разделять мнение власти, поэтому многие люди его и разделяют — даже не по боязни, наверно, а просто потому, что так проще жить. Если же мнение власти поменяется неожиданно на диаметрально противоположное, то поменяется и мнение большинства граждан, причем новое мнение они будут разделять столь же искренне. Посмотрите, например, на Германию при Гитлере и вскоре после него: свое нацистское мировоззрение граждане новой Германии легко поменяли на противоположное, причем, думается, вполне искренне. Если же завтра власть в Германии возьмет какой-нибудь новый нацист, то большинство опять же с потрясающей легкостью воспримет новое мировоззрение… В частности, это и есть выражение дегенеративного распада этноса.
Свойством стадности, податливости в направлении движения стада, в дегенеративных этносах определяется потрясающий успех пропаганды и фашизма, и любых иных дегенеративных «ценностей». Например, крупнейшие демонстрации гомосексуалистов в Европе собирают, страшно представить, сотни тысяч участников, под миллион, хотя понятно каждому, что лишь малая часть этих людей страдаетгомосексуализмом. Идут они на дегенеративное шествие наверняка по указанной выше причине — так проще жить. Во-первых, люди просто с подозрением относятся к любому, кто имеет собственное мнение, ибо такой человек объективно опасен, может принести неприятности не только себе и близким своим, но и всему обществу, а во-вторых, любая даже нормальная группа, не говоря уж о дегенеративной, стремится воспроизводить в своих членах идеальный для себя тип. Под действием же дегенеративной пропаганды и происходит, так сказать, коррупция народа, дегенеративный распад этноса, причем процесс этот, возможно, носит отнюдь не индукционный характер, см. ст. «Массовый психоз».
Что же касается насилия, то фашистская власть всегда опирается на насилие отнюдь не потому, что она неизменно очень жестока, а лишь по отсутствию у нее хоть сколько-нибудь рациональной идеи развития и существования этноса, благодаря чему любаяоппозиция фашизму, несущая позитивные идеи против негативных фашистских, становится смертельно опасной для фашизма — тем более при чрезвычайной податливости граждан дегенеративных этносов принимать сторону сильного, избегая любых волнений. Фашистская власть может существовать только при полной своей диктатуре, причем диктатура эта может быть и демократической. Представим себе, например, выборы канцлера Германии, в которых участвовали бы Гитлер, Геринг и Геббельс, причем последние двое легко могли бы создать свои партии для заседания в парламенте. Разве это не демократия в представлении американцев, не венец развития человечества? А если бы решение об уничтожении целых народов принял германский парламент при Гитлере, это было бы уже не преступно, а правильно и демократично? Увы, по дегенеративным американским представлениям о жизни выходит именно так.
В фашистском обществе не обязательно запрещать партии — достаточно запрета на позитивные идеи, как, например, это происходит ныне на Украине. Таким способом даже на фоне господствующего негативизма можно наплодить сколько угодно партий, даже и борющихся друг с другом за власть, но реальной оппозиции, конструктивной и позитивной, в стране не будет, пока там господствуют фашисты.
Степень погружения власти и населения в фашизм может быть, конечно, разной в разных этносах, и тем более может быть разным идейное обоснование фашистской власти, обычно, впрочем, весьма и весьма бедное, глупенькое (интереснее статьи Муссолини, цитированной выше, нет уже ничего, если не считать фашистами Ницше и ему подобных), но основные черты, перечисленные выше, сохраняются всегда.
Если говорить наиболее просто, то фашизм — это чистый негативизм, отрицание. Негативизм может маскироваться под утверждение этноса, но это утверждение на деле есть всего лишь негативизм, оно просто немыслимо вне отрицания, негативизма. Например, разве «высшая раса» принципиально возможна в отсутствии «низшей»? Как она была определена у гитлеровцев, если не через отрицание якобы неполноценных наций, якобы паразитов рода человеческого? То же самое происходит у властвующих украинских националистов, а у властвующих американских поборников «демократии» — даже в гипертрофированном виде: уже не какие-то определенные народы или люди, а вообще всякий, кто не согласен с американской властью, немедленно обращается в ее глазах в тирана и деспота, неизменного врага демократии и рода человеческого. Здесь тоже чистый негативизм — отрицание мифической «деспотии», через которое и происходит утверждение американской «демократии» и тем самым этноса.
Имея в виду сказанное о негативизме фашистов и этническую теорию Л.Н. Гумилева, фашизм можно уравнять с этнической антисистемой Гумилева — системной целостностью людей, обладающих негативным мировоззрением. Эта антисистема, как показывает исторический анализ Гумилева, есть нечто вроде раковой опухоли в теле этноса, которая будет разрастаться до тех пор, пока не охватит весь этнос и не погубит его, как происходит в большинстве случаев. Увы, фашизм не отдаляет дегенеративный распад этноса, как полагал Муссолини, а приближает его, иной раз даже перерастает в него, как это случилось на Украине. Вероятно, на данной стадии этнический распад уже необратим, как можно заключить, если придерживаться аналогии с заболеваниями: финальная стадия смертельно опасной болезни едва ли может быть названа обратимой, излечимой.
Развиваясь из дегенеративного стремления сохранить разлагающийся этнос, фашизм неизбежно сталкивается с той или иной оппозицией, и здесь, поскольку не способен он ничего разумного противопоставить оппозиции, фашизм выступает могильщиком этноса, антисистемой против этнической системы, разумной раковой опухолью, которая якобы ради жизни уничтожает жизнь, здоровые стремления в рамках этноса или даже суперэтноса, этнического сообщества народов, как видим на примере Европы. При этом фашистская антисистема проявляет обычно чудеса стойкости и силы, просто парадоксальные для отмирающего этноса.
Вообще, уничтожить антисистему практически невозможно, разве что убить каждого или почти каждого активного ее члена, как поступили с антисистемой немецких национал-социалистов. И хотя антисистемы возникают не только в отмирающих этносах, но и в молодых, молодой этнос или зрелый уничтожает антисистему без колебаний, даже, если потребуется, поголовно всех ее представителей. Как, например, выразился один француз позднего средневековья по поводу представителей альбигойской антисистемы: «Убивайте всех! Бог разберет своих!»— Всех, конечно, не убили, но с оставшимися в живых творчески поработала инквизиция… Поэтому альбигойцев давно уже нет, а бандеровцы, например, существуют, и уничтожить их сегодня уже невозможно. Увы, антисистема и существует обычно в немолодом этносе или слабом, где уничтожить ее нельзя либо за слабостью этноса, либо за развитой его культурой и цивилизацией: не лить же кровь реками, как, например, французы в свое время. Для возникновения же антисистемы со стопроцентной вероятностью, как подметил Гумилев, требуется инкорпорация в этнос иного этноса (или, например, столетиями оторванной от этноса части его, как это случилось на Украине). Это не значит, конечно, что все члены инкорпорированного этноса «плохие»,— это просто запускает дегенеративный этнический процесс — так сказать, патологическое смешение разных этнических смыслов, прекрасной иллюстрацией чему является современная Украина.
Несколько более сложный случай борьбы с антисистемой представляют собойсоветские репрессии тридцатых годов. Большевики не были антисистемой, но после крушения мировой революции все их позитивные идеи просто утратили смысл, и они начали неотвратимо превращаться в антисистему. Конец этому процессу положилСталин, выдвинув позитивную идею «построения социализма в отдельно взятой стране», но гордыня и догматический подход к марксизму не позволили многим сторонникам Ленина, «троцкистам», стать на конструктивный путь. Поэтому они были уничтожены, причем иного выхода не было: либо они, либо вся страна. Сталин, конечно, не владел теорией Гумилева, но в мировой истории подобным образом поступали многие, подход его был стереотипным: «Хватайте всех! ЦК разберет своих!», а с оставшимися в живых творчески работал НКВД… Увы, этого не понимают историки, но исторические лица в борьбе против антисистем обычно действуют по данному принципу — всех носителей негативных идей пускать под одну гребенку. Может быть, им просто виднее, как бороться с этническим распадом?
В связи с чрезвычайной живучестью антисистем возникает вопрос об источнике их сил: почему отмирающий уже этнос в части своей антисистемы выказывает просто чудесную жизненную силу? Если у этноса нет уже сил на жизнь, если он отмирает, то откуда берутся у него просто чудовищные силы на самоубийство якобы ради жизни? Как объяснить фашистский этот парадокс? Нет, сомневаться тут не в чем, антисистема — это не жизнь, а именно нежить, проявление психической патологии на уровне этноса, поскольку с прекращением этногенеза антисистема тоже прекращает свою деятельность, что вполне очевидно. Например, возможны ли будут бандеровцы после неизбежной кончины украинцев как этноса? Нет, разумеется, их тоже не будет. И если можно еще понять, зачем они уничтожают украинский этнос (патология на уровне этноса, не личностей, хотя душевнобольных среди них должно быть много), то совершенно не ясным остается, чем объясняется парадоксальная их живучесть?
Получить абсолютную истину в ответе на заданный вопрос едва ли удастся, но в относительном представлении нетрудно предположить, что психическая энергия на самоубийство этноса берется именно оттуда, откуда берется энергия на жизнь его, с той только разницей, что в антисистеме происходит некоторый функциональный сбой, возникает патологический рефлекс вроде гомосексуализма, если провести аналогию с личностью. Что ж, коли так, то придется допустить наличие массового сознания и, соответственно, его патологий…
Говорить именно о психической патологии в данном случае можно потому, что ненормальное поведение фашистских антисистем по сути его является стереотипным при отсутствии заимствований ими друг у друга, т.е. это некий патологический рефлекс, а не уникальные забобоны отдельных личностей, например Гитлера или Муссолини, которые, впрочем, имели массу забобонов и частью грубо навязали их своим народам. Да, некоторые буквальные заимствования фашистских антисистем друг у друга в редких случаях можно отметить — например, украинскими националистами отдельных гитлеровских символов,— но этими пустяками все и ограничивается. Нет, речь идет о вещах, которые просто невозможно заимствовать, например, как отметил Гумилев на основании исторического анализа, об уравнивании истины и лжи на уровне идеологии — не противопоставлении их, как принято в нормальных сообществах, а именно приравнивании друг к другу. В пример можно привести некоторые положения философии исмаилитов, скажем уравнивание Бога и вымышленного исмаилитами Мирового Разума, но простейшим и наиболее доступным для понимания примером уравнивания истины и лжи является словосочетание «Украина-Русь» принадлежащее перу великого украинского историка М. Грушевского. Дело в том здесь, что приведенные понятия несовместны во времени: если истинным счесть одно, то по отношению к отрезку времени, на котором определено данное понятие, второе необходимо будет ложью. Увы, это патология интеллекта, причем шизофренического свойства, самого тяжкого.
Стоит добавить, что помянутое приравнивание истины ко лжи не касается области эмоциональной, в которой у фашистов сохраняется жесткое противопоставление своего чужому. Любопытно, кстати, что у гитлеровцев вроде бы не было шизофренического приравнивания истины ко лжи — потому, может быть, что Гитлер был чрезвычайно мощным паранойяльным типом и просто не оставил в обществе места для философии, чуждой его воззрениям… Иначе же говоря, благодаря Гитлеру, интеллект у гитлеровцев перешел на уровень эмоциональный.
Таким образом, на уровне утрированной психологической схемы фашизм можно представить либо как шизофреническое «единство и борьбу противоположностей», например «Украина-Русь», либо как маниакальное «отрицание отрицания», негативизм по отношению к негативным проявлениям вроде либерализма, либо же, вероятно, как органичное соединение шизофренического и паранойяльного в массовой психике (в психопатологии аналогом является параноидная шизофрения), но в любом случае это патологический рефлекс — патологический рефлекс сохранения этноса, ведущий к его самоубийству. Начинается все с паранойяльных проявлений, как у Гитлера и Муссолини, а заканчивается шизофреническими, как в современной Европе, где, например, психически больных гомосексуалистов считают уже чуть ли не гениями, представителями высшей культуры. А впрочем, не закончится ли все в Европе параноидной шизофренией на уровне европейского суперэтноса? К счастью, волноваться не о чем: трагедии уже не будет — будет только жалкий фарс.
В помянутой статье Муссолини нет четкого определения фашизма, и это, как ни странно, важнейшая черта европейского фашизма. Политически это было весьма удобно, ибо в той же статье Муссолини почти каждый человек мог бы найти понравившиеся ему мысли и, соответственно, вполне искренне если и не причислить себя к фашистам, то считать хотя бы отчасти солидарным с ними. Принципиально же фашизм Муссолини и не может быть определен, ибо являлся он только негативной реакцией на либерализм (индивидуализм по преимуществу):
Фашизм против классического либерализма, возникшего из необходимости реакции против абсолютизма и исчерпавшего свою задачу, когда государство превратилось в народное сознание и волю. Либерализм отрицал государство в интересах отдельного индивида; фашизм утверждает государство как истинную реальность индивида.
Судя по широкому распространению фашизма в Европе, вероятно, это была общеевропейская черта — отрицание дегенеративного общества потребления и самолюбования, но отрицание это тоже было дегенеративным, ибо на деле не сумело предложить ни единого позитивного идеала. Попытка же заменить либерального индивида как получателя благ и объект любования на государство и придать ему священный облик была попросту абсурдна, ибо свелась лишь к сакрализации государственной власти и даже вождя нации (дуче, фюрера). Собственно, на деле фашизм Муссолини есть по преимуществу примитивный вождизм, как у дикарей в джунглях Амазонки, хотя сам Муссолини едва ли согласился бы с таким определением. Понятно, что он искренне отвергал дегенеративное разложение Европы, но противопоставить ему позитивное начало просто не смог.
Вообще, духовный бунт Муссолини чем-то напоминает бунт умного школьника, который, прочитав пару философских книг, начинает беспощадно громить мыслителей мирового уровня… Безусловно, Муссолини и Гитлер — это люди с крайне завышенной оценкой собственной личности, вплоть даже до психической патологии у Гитлера (паранойя). Собственное величие — это все по большому счету, что сумели они предложить своим народам в качестве идеи, оппозиционной либерализму. Однако же чувство собственного величия не способно подменить идею, даже бредовую.
В фашизме нет и никогда не было четкой и продуманной интеллектуальной составляющей. Фашизм — это, повторим, исключительно эмоциональное реактивное состояние, неприятие действительности, попытка борьбы с нею за будущее, а потому фашизм предельно наивен в интеллектуальном смысле. Вероятно, именно по данной причине, по исключительной своей интеллектуальной слабости, фашисты всегда выступали и выступают против интеллектуалов. Последние же, в свою очередь, всегда против фашистов.
Фашистское противопоставление общества индивиду является тем же либерализмом, просто вывернутым наизнанку, если человек придает решающее значение обществу, а не индивиду, как либералы. Ну, неужели вывернутая наизнанку бредовая идея обратится в умную мысль? Неужели вывернутая наизнанку смирительная рубашка станет привлекательной вещью, которую хочется носить?
Несмотря на то, что фашизм стал очевидной реакцией многих европейских народов на дегенеративное разложение Европы, нормальным его счесть невозможно, ибо это был бунт в сумасшедшем доме, схватка за власть, которую у шизофреников временно перехватили маньяки… Увы, одно другого не лучше. А впрочем, под властью шизофреников живется все-таки лучше — как-то спокойнее, не правда ли? Да, понятное дело, в нашей палате несколько иные порядки, чем в европейских, но сумасшедший-то дом один, т.е. общественный строй и признанные его идеалы.
Борьба с либерализмом, а в сущности — с этническим разложением народа, естественным образом привела и ныне приводит к тому, что ревнителями народа принимаются стандартные меры для сохранения народа, глупые, впрочем, не имеющие отношения к существу проблемы. Например, нынешнее положение не граждан в Латвии в значительной мере соответствует программным положениям, выработанным гитлеровцами в известной Программе «25 пунктов» от 1920 года, хотя латвийские ревнители едва ли черпали свое вдохновение у германских национал-социалистов:
4. Гражданином Германии может быть только тот, кто принадлежит к немецкой нации, в чьих жилах течет немецкая кровь, независимо от религиозной принадлежности. Таким образом, ни один еврей не может быть отнесен к немецкой нации, а также являться гражданином Германии.
5. Тот, кто не является гражданином Германии, может проживать в ней как гость, на правах иностранца. Каждый иностранец обязан соблюдать требования законодательства об иностранцах.
6. Право занимать посты, связанные законотворчеством, а также управлением государством, может принадлежать исключительно гражданам. Поэтому мы требуем, чтобы все должности в любой публичной организации, любого уровня – общегосударственные, областные или муниципальные – занимали только граждане государства. Мы боремся против разлагающей парламентской практики занятия должностей только в зависимости от партийной принадлежности без учета характера и способностей.
7. Мы требуем, чтобы государство в первую очередь обязалось заботиться о трудоустройстве и жизни граждан Германии. Если невозможно прокормить все население государства, то лица, принадлежащие к чужим нациям (не граждане государства), должны быть высланы из страны.
8. Вся дальнейшая иммиграция в Германию лиц ненемецкого происхождения должна быть приостановлена. Мы требуем, чтобы все лица ненемецкого происхождения, которые иммигрировали в Германию после 2 августа 1914 года, были выдворены из государства.
[…]
23. Мы требуем открытой политической борьбы против заведомой политической лжи и ее распространения в прессе. С целью создания немецкой прессы мы требуем, чтобы:
а) все сотрудники, редакторы и издатели немецких газет, печатающихся на немецком языке, были гражданами государства;
б) ненемецкие газеты должны получать специальное разрешение государства на издание. При этом они должны издаваться на ненемецком языке;
в) лицам ненемецкой национальности законодательно запрещается иметь любой финансовый интерес или влияние на немецкие газеты. В наказание за нарушения данного закона такая газета будет запрещена, а иностранцы немедленно депортированы. Газеты, приносящие вред интересам общества, должны быть запрещены. Мы требуем введения законодательной борьбы против литературных и культурных течений, оказывающих разлагающее влияние на наш народ, а также запрещения всех мероприятий, способствующих этому разложению.
В современной Латвии, как известно, дело обстоит принципиально так же: существует масса жителей государства, которые не имеют быть права гражданами по национальному признаку. Тот же факт, что в рамках Европейского Союза, который кичится своей приверженностью «правам человека», действуют гитлеровские ограничения в правах по национальному признаку, говорит о том, что в Европе нет не только ясного общепринятого определения фашизма, но даже и приблизительного его понимания.
С угасанием этногенеза и упрощением этнической системы у некоторых еще активных представителей этноса возникает ложное впечатление, что развитие народа сдерживают некие посторонние силы, например инородцы в составе этноса или некие вездесущие силы мирового зла, евреи или русские, но обычно это не соответствует действительности. Буквально так же душевнобольной не ощущает патологических изменений в своей психике — для него меняется только окружающий его мир, и субъективное это восприятие неустранимо.
Поскольку европейские народы не понимают и не ощущают уже разницы между этносом и государством (в Европе нет ни единой теории этноса, этнические отношения сводятся к социальным), то рефлексная попытка укрепить этнос естественным образом сводится к укреплению государства, даже и сакрализации его как воплощения нации, т.е. фашизму. Разумность этой меры, впрочем, можно сравнить с перестановкой мебели в квартире для укрепления здоровья хозяина. Государство является лишь следствием этногенеза, всего лишь формой существования этноса.
Безусловно, крупные фашистские вожди, те же Муссолини и Гитлер, понимали или, может быть, догадывались о некоторой абсурдности своего поклонения государству, а потому воспевали и войну как средство укрепления этноса. Вот, например, панегирик войне из помянутой статьи Муссолини:
Только война напрягает до высшей степени все человеческие силы и налагает печать благородства на народы, имеющие смелость предпринять таковую. Все другие испытания являются второстепенными, так как не ставят человека перед самим собой в выборе жизни или смерти. Поэтому доктрина, исходящая из предпосылки мира, чужда фашизму.
Здесь та же самая дегенеративная путаница между причиной и следствием, что и выше. Этнос проявляет себя в войнах ввиду запаса некоей энергии, названной Л.Н. Гумилевым пассионарностью, т.е. война не рождает энергию существования этноса, а наоборот, расходует ее. Разумность поклонения фашистов агрессивной войне для укрепления этноса можно сравнить с намерением омолодить старую лошадь, гоняя ее до упаду. Войны, впрочем, бывают не только агрессивные, но и оборонительные, ведомые, например, за выживание этноса. Оборонительная война, безусловно, может пробудить к жизни даже старый этнос, всколыхнув в нем остатки жизненных сил, омолодив его на некоторое время, но и это ненадолго. Увы, все без исключения этносы смертны, и дегенеративное разложение этносов является их смертью, прекращением своего существования в истории.
В сущности, фашизм — это весьма примитивная реакция этноса в лице части его членов на собственную гибель, уже патологическая, которая отнюдь не отдаляет гибель этноса, а только приближает ее. В значительной мере фашизм, как уже сказано, обусловлен страхом за дальнейшее благополучное существование этноса, а потому у фашиствующих этносов всегда есть смертельные враги — обычно мнимые и старательно демонизируемые, как хорошо видно на примере немецких национал-социалистов и современных латышей-националистов. Ту же природу, думается, имеет и вообще отношение т.н. Запада к России: низменный этот животный страх не является мотивированным объективно — это лишь отражение дегенеративных процессов в европейском суперэтносе, вошедших уже в финальную стадию.
Фашиствующим этносам также свойственно истерическое самолюбование, возвышение себя за счет иных народов. Например, гитлеровцы считали себя «высшей расой» с известным кровавым итогом, а американцы считают спасителями мира от «деспотии» тоже с известным кровавым итогом. Наверняка даже у латышей есть заветная идея «Великой Латвии» — во всяком случае, до Второй мировой войны в Европе, фашистской почти сплошь, это было обычное дело, как заметил Бердяев в своих воспоминаниях:
Наблюдая разные национальности Европы, я встречал симпатичных людей во всех странах. Но меня поражал, отталкивал и возмущал царивший повсюду в Европе национализм, склонность всех национальностей к самовозвеличению и придаванию себе центрального значения. Я слышал от венгерцев и эстонцев о великой и исключительной миссии Венгрии и Эстонии. Обратной стороной национального самовозвеличения и бахвальства была ненависть к другим национальностям, особенно к соседям. Состояние Европы было очень нездоровым.
Н.А. Бердяев. Самопознание. Глава Х. Россия и мир Запада.
Как видим, национальное бахвальство и демонизация прочих народов — это две стороны одной монеты. Это обычное дело для любого фашистского государства. Посмотрите, например, на современную Украину, а то и на кумира ее — современный Запад, считающий себя образцом для человечества, не меньше, но допускающий даже геноцид народов, не говоря уж о фашистской дискриминации по национальному признаку.
Поскольку фашистские этносы находятся обычно в стадии дегенеративного разложения, то в них чрезвычайно развита стадность граждан, безликость их, приверженность одному мнению и предельно простому взгляду на мир. Наиболее безопасно и выгодно в дегенеративных этносах разделять мнение власти, поэтому многие люди его и разделяют — даже не по боязни, наверно, а просто потому, что так проще жить. Если же мнение власти поменяется неожиданно на диаметрально противоположное, то поменяется и мнение большинства граждан, причем новое мнение они будут разделять столь же искренне. Посмотрите, например, на Германию при Гитлере и вскоре после него: свое нацистское мировоззрение граждане новой Германии легко поменяли на противоположное, причем, думается, вполне искренне. Если же завтра власть в Германии возьмет какой-нибудь новый нацист, то большинство опять же с потрясающей легкостью воспримет новое мировоззрение… В частности, это и есть выражение дегенеративного распада этноса.
Свойством стадности, податливости в направлении движения стада, в дегенеративных этносах определяется потрясающий успех пропаганды и фашизма, и любых иных дегенеративных «ценностей». Например, крупнейшие демонстрации гомосексуалистов в Европе собирают, страшно представить, сотни тысяч участников, под миллион, хотя понятно каждому, что лишь малая часть этих людей страдаетгомосексуализмом. Идут они на дегенеративное шествие наверняка по указанной выше причине — так проще жить. Во-первых, люди просто с подозрением относятся к любому, кто имеет собственное мнение, ибо такой человек объективно опасен, может принести неприятности не только себе и близким своим, но и всему обществу, а во-вторых, любая даже нормальная группа, не говоря уж о дегенеративной, стремится воспроизводить в своих членах идеальный для себя тип. Под действием же дегенеративной пропаганды и происходит, так сказать, коррупция народа, дегенеративный распад этноса, причем процесс этот, возможно, носит отнюдь не индукционный характер, см. ст. «Массовый психоз».
Что же касается насилия, то фашистская власть всегда опирается на насилие отнюдь не потому, что она неизменно очень жестока, а лишь по отсутствию у нее хоть сколько-нибудь рациональной идеи развития и существования этноса, благодаря чему любаяоппозиция фашизму, несущая позитивные идеи против негативных фашистских, становится смертельно опасной для фашизма — тем более при чрезвычайной податливости граждан дегенеративных этносов принимать сторону сильного, избегая любых волнений. Фашистская власть может существовать только при полной своей диктатуре, причем диктатура эта может быть и демократической. Представим себе, например, выборы канцлера Германии, в которых участвовали бы Гитлер, Геринг и Геббельс, причем последние двое легко могли бы создать свои партии для заседания в парламенте. Разве это не демократия в представлении американцев, не венец развития человечества? А если бы решение об уничтожении целых народов принял германский парламент при Гитлере, это было бы уже не преступно, а правильно и демократично? Увы, по дегенеративным американским представлениям о жизни выходит именно так.
В фашистском обществе не обязательно запрещать партии — достаточно запрета на позитивные идеи, как, например, это происходит ныне на Украине. Таким способом даже на фоне господствующего негативизма можно наплодить сколько угодно партий, даже и борющихся друг с другом за власть, но реальной оппозиции, конструктивной и позитивной, в стране не будет, пока там господствуют фашисты.
Степень погружения власти и населения в фашизм может быть, конечно, разной в разных этносах, и тем более может быть разным идейное обоснование фашистской власти, обычно, впрочем, весьма и весьма бедное, глупенькое (интереснее статьи Муссолини, цитированной выше, нет уже ничего, если не считать фашистами Ницше и ему подобных), но основные черты, перечисленные выше, сохраняются всегда.
Если говорить наиболее просто, то фашизм — это чистый негативизм, отрицание. Негативизм может маскироваться под утверждение этноса, но это утверждение на деле есть всего лишь негативизм, оно просто немыслимо вне отрицания, негативизма. Например, разве «высшая раса» принципиально возможна в отсутствии «низшей»? Как она была определена у гитлеровцев, если не через отрицание якобы неполноценных наций, якобы паразитов рода человеческого? То же самое происходит у властвующих украинских националистов, а у властвующих американских поборников «демократии» — даже в гипертрофированном виде: уже не какие-то определенные народы или люди, а вообще всякий, кто не согласен с американской властью, немедленно обращается в ее глазах в тирана и деспота, неизменного врага демократии и рода человеческого. Здесь тоже чистый негативизм — отрицание мифической «деспотии», через которое и происходит утверждение американской «демократии» и тем самым этноса.
Имея в виду сказанное о негативизме фашистов и этническую теорию Л.Н. Гумилева, фашизм можно уравнять с этнической антисистемой Гумилева — системной целостностью людей, обладающих негативным мировоззрением. Эта антисистема, как показывает исторический анализ Гумилева, есть нечто вроде раковой опухоли в теле этноса, которая будет разрастаться до тех пор, пока не охватит весь этнос и не погубит его, как происходит в большинстве случаев. Увы, фашизм не отдаляет дегенеративный распад этноса, как полагал Муссолини, а приближает его, иной раз даже перерастает в него, как это случилось на Украине. Вероятно, на данной стадии этнический распад уже необратим, как можно заключить, если придерживаться аналогии с заболеваниями: финальная стадия смертельно опасной болезни едва ли может быть названа обратимой, излечимой.
Развиваясь из дегенеративного стремления сохранить разлагающийся этнос, фашизм неизбежно сталкивается с той или иной оппозицией, и здесь, поскольку не способен он ничего разумного противопоставить оппозиции, фашизм выступает могильщиком этноса, антисистемой против этнической системы, разумной раковой опухолью, которая якобы ради жизни уничтожает жизнь, здоровые стремления в рамках этноса или даже суперэтноса, этнического сообщества народов, как видим на примере Европы. При этом фашистская антисистема проявляет обычно чудеса стойкости и силы, просто парадоксальные для отмирающего этноса.
Вообще, уничтожить антисистему практически невозможно, разве что убить каждого или почти каждого активного ее члена, как поступили с антисистемой немецких национал-социалистов. И хотя антисистемы возникают не только в отмирающих этносах, но и в молодых, молодой этнос или зрелый уничтожает антисистему без колебаний, даже, если потребуется, поголовно всех ее представителей. Как, например, выразился один француз позднего средневековья по поводу представителей альбигойской антисистемы: «Убивайте всех! Бог разберет своих!»— Всех, конечно, не убили, но с оставшимися в живых творчески поработала инквизиция… Поэтому альбигойцев давно уже нет, а бандеровцы, например, существуют, и уничтожить их сегодня уже невозможно. Увы, антисистема и существует обычно в немолодом этносе или слабом, где уничтожить ее нельзя либо за слабостью этноса, либо за развитой его культурой и цивилизацией: не лить же кровь реками, как, например, французы в свое время. Для возникновения же антисистемы со стопроцентной вероятностью, как подметил Гумилев, требуется инкорпорация в этнос иного этноса (или, например, столетиями оторванной от этноса части его, как это случилось на Украине). Это не значит, конечно, что все члены инкорпорированного этноса «плохие»,— это просто запускает дегенеративный этнический процесс — так сказать, патологическое смешение разных этнических смыслов, прекрасной иллюстрацией чему является современная Украина.
Несколько более сложный случай борьбы с антисистемой представляют собойсоветские репрессии тридцатых годов. Большевики не были антисистемой, но после крушения мировой революции все их позитивные идеи просто утратили смысл, и они начали неотвратимо превращаться в антисистему. Конец этому процессу положилСталин, выдвинув позитивную идею «построения социализма в отдельно взятой стране», но гордыня и догматический подход к марксизму не позволили многим сторонникам Ленина, «троцкистам», стать на конструктивный путь. Поэтому они были уничтожены, причем иного выхода не было: либо они, либо вся страна. Сталин, конечно, не владел теорией Гумилева, но в мировой истории подобным образом поступали многие, подход его был стереотипным: «Хватайте всех! ЦК разберет своих!», а с оставшимися в живых творчески работал НКВД… Увы, этого не понимают историки, но исторические лица в борьбе против антисистем обычно действуют по данному принципу — всех носителей негативных идей пускать под одну гребенку. Может быть, им просто виднее, как бороться с этническим распадом?
В связи с чрезвычайной живучестью антисистем возникает вопрос об источнике их сил: почему отмирающий уже этнос в части своей антисистемы выказывает просто чудесную жизненную силу? Если у этноса нет уже сил на жизнь, если он отмирает, то откуда берутся у него просто чудовищные силы на самоубийство якобы ради жизни? Как объяснить фашистский этот парадокс? Нет, сомневаться тут не в чем, антисистема — это не жизнь, а именно нежить, проявление психической патологии на уровне этноса, поскольку с прекращением этногенеза антисистема тоже прекращает свою деятельность, что вполне очевидно. Например, возможны ли будут бандеровцы после неизбежной кончины украинцев как этноса? Нет, разумеется, их тоже не будет. И если можно еще понять, зачем они уничтожают украинский этнос (патология на уровне этноса, не личностей, хотя душевнобольных среди них должно быть много), то совершенно не ясным остается, чем объясняется парадоксальная их живучесть?
Получить абсолютную истину в ответе на заданный вопрос едва ли удастся, но в относительном представлении нетрудно предположить, что психическая энергия на самоубийство этноса берется именно оттуда, откуда берется энергия на жизнь его, с той только разницей, что в антисистеме происходит некоторый функциональный сбой, возникает патологический рефлекс вроде гомосексуализма, если провести аналогию с личностью. Что ж, коли так, то придется допустить наличие массового сознания и, соответственно, его патологий…
Говорить именно о психической патологии в данном случае можно потому, что ненормальное поведение фашистских антисистем по сути его является стереотипным при отсутствии заимствований ими друг у друга, т.е. это некий патологический рефлекс, а не уникальные забобоны отдельных личностей, например Гитлера или Муссолини, которые, впрочем, имели массу забобонов и частью грубо навязали их своим народам. Да, некоторые буквальные заимствования фашистских антисистем друг у друга в редких случаях можно отметить — например, украинскими националистами отдельных гитлеровских символов,— но этими пустяками все и ограничивается. Нет, речь идет о вещах, которые просто невозможно заимствовать, например, как отметил Гумилев на основании исторического анализа, об уравнивании истины и лжи на уровне идеологии — не противопоставлении их, как принято в нормальных сообществах, а именно приравнивании друг к другу. В пример можно привести некоторые положения философии исмаилитов, скажем уравнивание Бога и вымышленного исмаилитами Мирового Разума, но простейшим и наиболее доступным для понимания примером уравнивания истины и лжи является словосочетание «Украина-Русь» принадлежащее перу великого украинского историка М. Грушевского. Дело в том здесь, что приведенные понятия несовместны во времени: если истинным счесть одно, то по отношению к отрезку времени, на котором определено данное понятие, второе необходимо будет ложью. Увы, это патология интеллекта, причем шизофренического свойства, самого тяжкого.
Стоит добавить, что помянутое приравнивание истины ко лжи не касается области эмоциональной, в которой у фашистов сохраняется жесткое противопоставление своего чужому. Любопытно, кстати, что у гитлеровцев вроде бы не было шизофренического приравнивания истины ко лжи — потому, может быть, что Гитлер был чрезвычайно мощным паранойяльным типом и просто не оставил в обществе места для философии, чуждой его воззрениям… Иначе же говоря, благодаря Гитлеру, интеллект у гитлеровцев перешел на уровень эмоциональный.
Таким образом, на уровне утрированной психологической схемы фашизм можно представить либо как шизофреническое «единство и борьбу противоположностей», например «Украина-Русь», либо как маниакальное «отрицание отрицания», негативизм по отношению к негативным проявлениям вроде либерализма, либо же, вероятно, как органичное соединение шизофренического и паранойяльного в массовой психике (в психопатологии аналогом является параноидная шизофрения), но в любом случае это патологический рефлекс — патологический рефлекс сохранения этноса, ведущий к его самоубийству. Начинается все с паранойяльных проявлений, как у Гитлера и Муссолини, а заканчивается шизофреническими, как в современной Европе, где, например, психически больных гомосексуалистов считают уже чуть ли не гениями, представителями высшей культуры. А впрочем, не закончится ли все в Европе параноидной шизофренией на уровне европейского суперэтноса? К счастью, волноваться не о чем: трагедии уже не будет — будет только жалкий фарс.