Академик Алферов: «Реформаторы сожалели, что Россия разрушена не до конца и что у нас нет оккупационной администрации»
27.04.2013
Ж.И. АЛФЕРОВ. ВЛАСТЬ БЕЗ МОЗГОВ. ОТДЕЛЕНИЕ НАУКИ ОТ ГОСУДАРСТВА
Жорес Иванович Алферов — лауреат Нобелевской премии по физике, академик РАН, известен также своей широкой общественной деятельностью. Будучи депутатом от КПРФ Госдумы нескольких созывов, он неизменно отстаивал интересы российской науки и хорошо знал, в каком положении она находится. По его мнению, десять процентов населения России, захватив в свои руки все национальные богатства, мало заботятся о том, чтобы наша страна вышла на передовые позиции в мире. В результате состояние науки в России близко к катастрофическому. Тысячи и тысячи талантливых ученых вынуждены покидать Родину, а те, кто остается, работают в тяжелейших условиях.
На словах власть заботится о научном потенциале государства, но на деле положение такое, что наукой могут заниматься сегодня только несгибаемые оптимисты. Обо всем этом Ж.И. Алферов пишет в своей книге, делает прогнозы на будущее и предлагает конкретные меры по выводу российской науки из глубокого кризиса.
НАУКА И ВЛАСТЬ
Вместо предисловия. Диктатура невежд
В последние годы исполнительная власть не только сводит к минимуму присутствие государства в экономике, но и стремится ликвидировать государственный сектор науки и образования. Много слов произносится об "экономике, основанной на знаниях", инновационном этапе развития, увеличении "результативности" научных исследований, но исполнительная власть действует с точностью до наоборот. Так, в процессе "монетизации льгот" исполнительная власть избавилась от обязательств финансирования науки в размере четырех процентов расходной части бюджета.
Недавно была отменена процедура аккредитации для научных организаций. При представлении законопроекта министр образования Алексей Фурсенко заявил, что научные исследования проводятся не только в научных организациях, но и в инновационных фирмах. По-видимому, он имел в виду многочисленные так называемые консалтинговые и прочие центры, которые в большинстве своем напоминают небезызвестных "портных", оставивших короля голым. Теперь никому не известные фирмочки получают ассигнования из бюджетных средств, выделяемых на науку.
Провокационный материал Сергея Белановского "Оценка состояния Российской Академии Наук", сделанный по заказу грефовского Центра стратегических разработок, прямо призывает ликвидировать Президиум Российской Академии наук, ввести внешний менеджерский совет для управления научной деятельностью. А для "более эффективного использования" материального имущества "большой академии" — создать внешний холдинг, который будет давать оценку эффективности использования недвижимости и приборной базы.
Практически выполнено предложение, сделанное несколько лет назад на заседании Комиссии Правительства РФ по вопросам оптимизации бюджетных расходов со звучной аббревиатурой "КОБРА" — "предусмотреть исключение из законодательства положения о доле расходов на науку в общих расходах федерального бюджета". Активно проводится акционирование с последующей продажей акций значительной часть отраслевых государственных научных организаций, "осуществляющих научные исследования по направлениям, не входящим в список приоритетных направлений развития науки, технологий и техники и критических технологий", утвержденных Президентом РФ.
| Жорес Иванович Алферов |
Намечена подготовка к выведению из состава академического сектора организаций, которые, по мнению "стратегов", "не занимаются фундаментальными исследованиями". В РАН недоумевают над намерением вывести организации научного обслуживания, а в РАМН — исключить из состава академии экспериментальные клиники.
В выступлениях ряда министров можно услышать очень любопытные пассажи о нецелесообразности внутреннего инвестирования в развитие промышленности и аграрного сектора появившихся дополнительных "газонефтедолларовых" доходов, потому что это якобы приведет к повышению инфляции. Об этом первыми заговорили Алексей Кудрин и Герман Греф, затем эти позиции озвучил вице-премьер Алексей Жуков.
При этом Герман Греф многократно заявлял о необходимости создать привлекательный инвестиционный климат для иностранных инвестиций. Логика министров-капиталистов проста как медный пятак. Если заказывать технологическое оборудование в России, то это будто бы приведет не к созданию новых рабочих мест, а только к повышению зарплат действующему персоналу, то есть якобы вызовет инфляцию, хотя персонал уже сократился в разы.
Тогда давайте хотя бы закупать новое высокотехнологичное оборудование за рубежом на "избыточные" газонефтедоллары! Ясно, что если произойдет обрушение фондового рынка США, может произойти обесценивание российских денег в результате дефолта или замораживание счетов в случае, если наши политики станут проявлять излишнюю самостоятельность. Плакали тогда наши денежки!
Из всего этого можно сделать только один неизбежный вывод: недальновидная политика нынешней российской власти ставит под угрозу существование не только отечественной науки, но самой России как суверенного государства.
Владимир Бабкин, эксперт Государственной Думы
СТАТЬЯ Ж.И. АЛФЁРОВА ДЛЯ «ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ»
Часть 1. Разрушение СССР. Какую власть мы получили
Десять лет, которые потрясли…
Что с нами произошло?
…На вопрос о том, что именно с нами произошло за эти годы, ответил английский журналист Пол Хлебников в книге “Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России”. Цитирую по русскоязычному изданию: “Превращение России из мировой сверхдержавы в нищую страну — одно из самых любопытных событий в истории человечества. Это крушение произошло в мирное время всего за несколько лет. По темпам и масштабу этот крах не имеет в мировой истории прецедентов”.
В его объемном, хорошо документированном исследовании заслуживают внимания две таблички, в которых сравниваются колонки цифр. Первая таблица приводит к убийственному выводу: шесть промышленных гигантов (“Газпром”, РАО “ЕЭС”, “Лукойл”, “Ростелеком”, “Юганскнефтегаз”, “Сургутнефтегаз”) были распроданы на ваучерных аукционах в 20 раз дешевле их рыночной стоимости. Вторая свидетельствует о том, что чистым надувательством были и последующие залоговые аукционы, в частности, по продаже акций нефтяных компаний — их стоимость на рынке была в 18–26 раз выше уже через полтора года.
В героях этой эпопеи не один Березовский. Высвечиваются такие фигуры, как Чубайс, Кох, Гусинский, Ясин... Журналиста поражает, что многие из ельцинского правительства говорили о своей стране с таким хладнокровием и отстраненностью, что можно было подумать — речь идет о чужом государстве. Не удержусь от еще одной цитаты: “Чудес не бывает. Эта страна должна выпить чашу до дна... Японцам и немцам после Второй мировой войны было проще, потому что у них была просто разрушенная промышленность, была оккупационная власть и уже многое было сделано для того, чтобы расчистить почву и начать сначала, — сказал мне Евгений Ясин. — Россия, к сожалению, не находится в такой ситуации”.
Понимаете? Тогдашний министр экономики сожалеет, что Россия обошлась без оккупационных властей и ее промышленность еще не до конца разрушена! Разумеется, можно говорить на западный манер “в этой стране” и вполне искренне желать ей добра. Но когда американец говорит о своей стране this country, это означает “в нашей стране”, а наши реформаторы буквально переводили с английского на русский, не понимая, что при этом меняется смысл. Я бы сказал, они и конспекты реформ механически переводили с английского.
Умысел или умопомрачение?
Думаю, в июле 1991 года наша страна была уже в очень тяжелом состоянии, симптомы которого становились все очевиднее — не зря за июлем последовал август. На меня произвел тягостное впечатление уже I Съезд народных депутатов СССР. Тогда в интервью Рудольфу Свореню, заместителю главного редактора журнала “Наука и жизнь”, я сказал, что любая международная конференция, научный конгресс готовились и проводились нами гораздо лучше, чем этот съезд. Не знаю, то ли его специально пустили на самотек, то ли это было всеобщее помрачение, но лично я был крайне расстроен тем, что он представлял собой сплошное самобичевание — непонятно, зачем, чего ради? Этот настрой ощущался уже в ходе заседания партгруппы съезда: как тогда полагалось, до начала съезда всех членов партии собрали в зале заседаний Верховного Совета СССР. Зал был набит депутатами, когда я пришел, внизу все места были уже заняты, я оказался на балконе рядом с шахтером из Воркуты по фамилии Курочка или Курочкин, он потом выступал несколько раз. И когда Горбачев начал вести это собрание, то поднялся крик, свист — коммунисты орали чуть ли не “долой!”, топали ногами... Я удивленно смотрел и думал: куда я попал? И сам съезд проходил примерно в том же стиле.
В период 1989–1991 годов очень быстро нарастал экономический кризис. Именно в то время появились пустые полки в Москве и в Ленинграде, чего в наших столицах не было все послевоенные годы. Принято говорить о перекосах в экономике. Да, и у промышленности, и у науки был заметный, иногда неоправданно раздутый военный флюс. Но при этом в стране была построена мощная индустрия, имелся ряд серьезных технологических прорывов, разработок, которые используются по сей день. Был создан огромный научно-технический потенциал, особенно в области естественных наук — физики, химии. Биология начала бурно развиваться после известного печального периода. Более того, в стране был средний класс, о необходимости создания которого так любят рассуждать реформаторы, — научные работники, учителя, врачи, инженеры, квалифицированные рабочие, агрономы. Это часть общества, которая реально создает все его богатства. Наверное, на нее и нужно было делать основную ставку, развивая народное хозяйство, а не гнаться за мифами об “эффективном собственнике”.
Ведь это же миф, что форма собственности порождает эффективную экономику, — зависимость тут вторична. Собственник является эффективным в экономическом плане, как правило, в малом и среднем бизнесе. Наверное, стоило провести приватизацию в сфере торговли, обслуживания, малого бизнеса, но приватизацию совершенно честную: есть у тебя деньги — покупай, нет — работай, накапливай. Миф, что общее — это ничье. Подавляющее большинство граждан как на Западе, так теперь и в России — это наемные работники. Разве с появлением у нас крупных собственников, так называемых олигархов, экономика стала развиваться? Разве компании, которыми завладели Березовский, Потанин, Ходорковский, стали работать эффективнее, чем когда они были государственными? Нет и еще раз нет.
Обобществление собственности в индустрии, в наукоемких отраслях происходило во всем мире, но пионером был Советский Союз. И точно так же мы забежали вперед, создавая отраслевое управление экономикой на основе профильных министерств. Каждое в принципе было эквивалентом транснациональной компании, в рамках которой могла развиваться наука от фундаментальной до прикладной. То есть наука была востребована экономикой. В старых структурах происходили эволюционные изменения: появились государственные концерны “Технохим” и “Энергомаш”, в системе профильных министерств возникали крупные научно-производственные объединения. Зачем же было все это крушить?
С моей точки зрения, популяция молодых реформаторов вольно или невольно решала прежде всего политическую задачу — ликвидировать Советский Союз и советскую власть. Но даже если отвлечься от политики в пользу любимой реформаторами экономики, то нельзя не видеть: ликвидация СССР сразу отбросила страну в экономическом отношении на десятилетия назад. Это реальность, остальное — мифы. Как они нам внушали: надо пройти стадию накопления капитала. Горько и смешно, что в конце ХХ века из-за пристрастия к каким-то мифам Россия должна погружаться в пучину дикого, бандитского капитализма.
Не хочу утверждать, что “агенты империализма” в лице Гайдара, Чубайса и их приспешников развалили экономику, а заодно и Советский Союз, руководствуясь полученными в ЦРУ инструкциями. Скорее, проведение ими реформ в начальной стадии было проявлением крайнего идеализма. Они взялись за дело, не имея для этого ни опыта, ни знаний, но с большой внутренней самоуверенностью, а дальше определенно появился и корыстный интерес в ходе преобразований, когда в том числе и они обогащались. Вообще говоря, корысть присуща людям биологически. И на этом в значительной мере строилась идеология реформ, мол, у каждого появится стимул. Но вот условия для обогащения были предоставлены только избранным!
Бывший средний класс — миллионы инженеров, научных сотрудников, заводских специалистов лишились привычной сферы деятельности, превратились в челноков, занялись мелким бизнесом и спекуляцией с одной целью: свести концы с концами. В России резко выросла смертность, и не по демографическим причинам, как нам пытались внушить, а вследствие реформ и сокращения срока жизни. Таким образом, обвинение Ельцина в геноциде русского народа в рамках импичмента было абсолютно справедливым. Мало того, что россиян стало меньше, – ухудшилось и качество населения (что характерно и для американцев, правда, в гораздо меньшей степени), имея в виду круг интересов, творческий потенциал, креативные способности. Всеобщий меркантилизм разъедает души людей. Для десятков миллионов людей главной стала проблема выживания какого-то животного существования. Поистине удручающий итог...
Похоронка для страны
Когда перед импичментом в Думе обсуждался вопрос о развале СССР, то защитники Ельцина говорили, что СССР и так уже был развалиной, неизбежное все равно бы свершилось. Да, ситуация была тяжелой, но простите, почему вы считали нужным ускорять этот процесс, а не бороться за сохранение Союза? Был же референдум 17 марта 1991 года, когда 76 процентов населения страны высказалось за сохранение Союза. Нам внушалась мысль о том, что, избавившись от остальных республик, Россия будет жить лучше. Из чего это следовало? Кто выиграл от того, что нас разрезали? Появление новых независимых государств обернулось бедой для десятков миллионов наших соотечественников.
Американские советники работали в аппаратах Гайдара и Чубайса. Администрация Клинтона была в тесном контакте с ельцинской и, безусловно, поддерживала ее. Реформаторы пытались привить американскую экономическую модель на российской почве. Взаимная тяга наших народов имеет многолетнюю историю, у нас много общего в ментальности, но мы — разные... И все же, что бы ни предлагали и ни делали американцы, мы должны винить сами себя. Решения принимались нашим руководством и поддерживались населением на референдумах путем опросов. Возможно, это провоцировалось, фальсифицировалось, но опять же нами самими.
Вместе с тем американская общественность уже приходит к пониманию, что “ликвидационная политика” администраций Рейгана и Буша-старшего в отношении СССР была ошибочной. Они радовались Беловежским соглашениям, поскольку избавлялись от очень сильного соперника. Но пройдут годы, и политическое руководство США тоже поймет, что для Америки и для планеты в целом разрушение Советского Союза было весьма нежелательным как долгосрочный дестабилизирующий фактор. Что сохранить единый Советский Союз как державу с крепнущей демократией и развивающейся экономикой было в интересах не только нашего населения, но и народов мира.
Либерализм поневоле
Своих взглядов я никогда не скрывал. Считал и считаю лозунг “от каждого по способностям — каждому по труду” воплощением социальной справедливости. Что такое социалистическая идеология в конечном счете? Это социальные гарантии для населения: бесплатное образование и медицина, достойные пенсии, льготы и блага в коммунальном обслуживании. А происходящее сегодня толкает меня стать либералом. Потому что государственником можно быть, когда государство заботится о своих гражданах. Но если гражданина заставляют платить за образование и медицинское обслуживание, пенсию накапливать из собственных средств, жилье и коммунальные услуги оплачивать полностью, по рыночной цене, то зачем мне такое государство?! С какой стати я должен еще платить налоги и содержать безумную армию чиновников? Я всегда на всех уровнях говорил, что здравоохранение, образование и наука должны обеспечиваться из бюджета. Если государство сваливает эту заботу на нас самих, пусть исчезнет, нам будет гораздо легче!
Только что я был в Сингапуре. Маленькая страна, 760 квадратных километров. Прочитал лекцию в тамошнем университете, посетил несколько научных центров. Мне показали Институт микроэлектроники, Институт развития средств хранения и отображения информации численностью по двести человек, бюджет каждого — 25 миллионов долларов. На 90 процентов он состоит из государственных средств, и лишь 10 процентов составляют отчисления от промышленности. Не скрывая зависти, я спросил: “Почему только 10 процентов, это ведь прикладные институты?” И услышал в ответ как нечто элементарное: “Мы развиваем перспективные технологии. Промышленность прямо платит за то, что ей нужно сегодня, за разработки завтрашнего дня платит государство”.
А у нас реформаторы выкинули лозунг, что даже фундаментальная наука должна сама себя финансировать. В результате не только катастрофически упало финансирование науки, но и вследствие разрушения наукоемких отраслей промышленности не востребованы достижения сохранившихся лабораторий. Сегодня я бьюсь над возрождением отечественной электроники. Потому что она была, есть и на ближайшие 30–40 лет останется движущей силой развития всех отраслей промышленности, всей экономики, в том числе ее социальной сферы. Рассуждать о том, что мы компьютеры купим, чипы купим, значит обрекать себя на роль придатка технологически продвинутых стран! Не так давно один депутат с думской трибуны пустился в рассуждения о том, что в условиях дефицита средств надо развивать те отрасли, где мы конкурентоспособны, а электроника к их числу не относится. Это заблуждение граничит с невежеством. Да и как мы можем “безнадежно отстать”, если у нас есть кадры, которые нарасхват в ведущих западных лабораториях, если, уж извините, Нобелевская премия по электронике, по информационным технологиям присуждена российскому ученому?!
До 50 процентов бюджета многих американских компаний составляют средства из казны, поскольку они работают на стратегически важных направлениях. Если бы та рыночная модель, которую культивируют в России господа Гайдар, Чубайс и их последователи, не дай Бог, внедрялась 40–50 лет назад — сегодня у нас не было бы ни космоса, ни электроники, которую все-таки удалось создать, ни науки, которую мы пытаемся сохранить, а была бы в полном смысле животная жизнь.
Горбачев и гэкачеписты
Александр Ципко пишет: “Теперь очевидно, что победа ГКЧП все же дала бы большинству народа куда больше, чем победа “демократической России”. Валентин Павлов и Владимир Щербаков все же провели бы назревшие рыночные реформы с большим знанием дела и реальной советской экономики, чем бывшие “завлабы и СНС”, занявшие кабинеты на Старой площади”.
Для меня это не очевидно. Не только потому, что история не знает сослагательного наклонения. Просто еще не забыт обмен денег, который в народе назывался “павловским” и для всех стал шоком еще до шоковой терапии. На меня он произвел тягостное впечатление еще и потому, что был объявлен в 9 вечера в программе “Время”, а за два часа до этого глава государства президент Горбачев давал по телевидению интервью иностранным журналистам по вопросам разоружения, но ни словом не обмолвился о ждущем страну катаклизме. Если глава государства не считает нужным в трудный момент объясниться с гражданами, это означает одно: ему плевать на их интересы. Поэтому, когда Гайдар отпустил цены и разом обесценил вклады населения, для меня это было продолжением павловских “реформ” с их наплевательским отношением к своему народу.
Если говорить о ГКЧП, мы и по сей день не знаем всех тайных пружин этого заговора. Для очень многих в то время Горбачев олицетворял положительные перемены в жизни страны. Но, думаю, не все понимали, что готовившееся им подписание союзного договора тоже в определенной степени хоронило Союз, что ГКЧП был результатом серьезных разногласий как раз по этому вопросу. Гекачеписты в полной мере проявили свою бездарность, и у меня нет сомнений: если бы они удержали власть, Михаил Сергеевич вернулся бы из Фороса и возглавил страну.
Так что вряд ли Павлов и Щербаков провели бы реформы лучше, чем “молодые завлабы”, — может, реформы пришлось бы проводить совсем другим людям, но я согласен с Ципко, что победа ГКЧП означала бы сохранение советской системы, а значит, и основ социализма в стране. А если так, то — да, лучше, если бы она состоялась.
Переплатили!
Очень многое из случившегося с нашей страной зрело в недрах прежней системы. Не случайно во главе новых государств после Беловежской Пущи оказались в основном члены московского политбюро и секретари ЦК союзных республик. Трудно представить себе, чтобы люди в 55–60 лет и старше вдруг осознали всю “порочность” социалистической системы или “имперскую” сущность СССР. Истина в том, что эта система, к сожалению, приводила к власти людей, для которых интересы собственной карьеры значили гораздо больше, чем что-либо другое. Их девизом было: власть — любой ценой. Неужели тому же Борису Николаевичу неясно было, к чему приведет Беловежский сговор? Но для него важнее было сместить Горбачева и попасть в Кремль.
На мой взгляд, научные работники, вообще интеллигенция — всегда в душе диссиденты. Нам очень многое не нравилось и в той советской системе. Но, простите, вот эта публика, престарелые партийные бонзы — они же были не диссидентами, а настойчивыми проводниками той политики, которая привела СССР к роковой черте. Это они опорочили прекрасную по своей сути социалистическую идею.
Советская власть обидела миллионы людей, но по своей природе это была власть народная. Советы были рождены в 1905 году самим народом, их не придумал Ленин или Сталин, они возникли из движения масс против реального угнетения. Конечно, у этой власти была масса ошибок и прямых преступлений, но нужно учитывать одну вещь: при всех отрицательных моментах это была первая более-менее удачная (потому что продолжалась 70 лет) попытка создания государства социальной справедливости. И еще: не народы, а политическое руководство многих стран безумно боялось нашего примера. Мы действительно жили в капиталистическом, весьма недружелюбном, если не враждебном, окружении и вынуждены были наращивать свой военный “флюс”. Оценивая свою историю, нужно чувствовать себя в то время и в тех поколениях.
Мой коллега академик Виталий Гинзбург говорил в “ЛГ” о чудовищной несвободе, отягчающей вину коммунистического режима. Научные работники ощущали ее, в частности, в жесткой дозировке международных обменов. Но окупаются ли понесенные за последние 10 лет потери той свободой, которую мы сейчас обрели? Помните, у Окуджавы: нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим. Но если победа в Великой Отечественной, за которую народ заплатил страшную, невосполнимую цену, была действительно одна на всех, на всю страну, то плоды нынешней “победы” каждый воспринимает по-своему. За что боролись — за демократизацию? Но, если взять за точку отсчета сталинские времена, постепенно происходила эволюция государства в сторону демократизации. Уж, во всяком случае, в последние горбачевские годы проблема “съездить за границу” была снята.
Променять несовершенный, бюрократический, но социалистический строй, в котором пусть с дефектами, но все же реализовывались гуманистические принципы, на сомнительную свободу жить в условиях дикого капитализма, олигархии, ограбившей миллионы людей, государство ограбившей — значит согласиться на несоразмерную, катастрофическую цену. Заплатив ее, Россия отброшена территориально к допетровским временам, экономически — в разряд слаборазвитых стран (Советский Союз по ВВП находился на 2–3-м месте в мире, Россия сейчас — на 67-м, по доле ВВП на душу населения мы были на 13–15-м месте, сегодня на 95-м, среди африканских режимов). И это плата за то, что, постояв в очереди, ты можешь получить иностранную визу?
Победить разруху в головах
Пол Хлебников считает, что, скорее всего, эра саморазрушения в России все-таки завершится, и страна предпримет трудную попытку все построить заново.
Успех этой попытки, с моей точки зрения, в первую очередь зависит от политического руководства страны. Ключевой вопрос: возьмет ли оно курс на возрождение, а затем и развитие наукоемких отраслей промышленности? Допускаю, что сужу со своей колокольни, но убежден, что только прогресс в этом направлении даст возможность десяткам миллионов людей заниматься интереснейшим интеллектуальным трудом за достойную плату, а стране — свернуть с сырьевого пути на инновационный. Для этого нужно, чтобы миллионы россиян учились, осваивали современные технологии, знали компьютер, а не суетились с мелочными подсчетами: здесь я продам на столько, а заработаю столько. Да, без коммерции нельзя, но, как известно, рынок есть механизм обратной связи производителя и потребителя, не более того. И механизм этот должен включаться, регулироваться, работать прежде всего на возрождение мощной наукоемкой индустрии.
Но, по наметкам федерального бюджета, которые я видел, доля расходов на науку снова снижается! Как директор, как вице-президент РАН я непрерывно натыкаюсь на барьеры и рогатки, которых не должно быть в природе, трачу силы и энергию на борьбу с ветряными мельницами, причем деятели Минфина и прочих чиновных контор убеждены, что они реформаторы, а я — замшелый консерватор. И пишут статьи о том, что Академия наук должна реформироваться по их сценарию.
Честно скажу: я со всем своим авторитетом не могу победить разруху в их головах. Вот у нас в Физико-техническом институте появился НОЦ (научно-образовательный центр), появился лицей, мы говорим о создании академического исследовательского университета в Санкт-Петербургском научном центре. Это и есть реформы, которые рождаются жизнью, задача реформаторов — увидеть и поддержать ростки нового, а не насаждать придуманные в их головах схемы.
В молодые годы, когда я только начинал работы по гетероструктурам (впоследствии отмеченные Нобелевской премией), в них не слишком верили ни заведующий моей лабораторией, ни руководство института. Но меня всегда поддерживал замдиректора Борис Александрович Гаев, давний соратник легендарного Анатолия Петровича Александрова. Почему — для меня долгое время оставалось загадкой. Когда же я в минуту откровенности спросил Гаева, чем вызвано такое доверие, он ответил: “Жорес, я не разбираюсь в твоих гетероструктурах, но знаю, что ты сделал ДО этого”.
Принцип подбора кадров на самом деле прост: ты показал, что ты можешь, у тебя есть новые идеи — продолжай действовать на более высоком уровне. И если этот принцип реализуется, мы получим совершенно иное качество организации жизни страны.
Жорес Алфёров