Максим Кононенко. Фото: ИЗВЕСТИЯ/Александр Давашкин
Журналист Максим Кононенко — о еще одной яркой странице в истории рукопожатного бесстыдства
Буквально вчера, готовя итоговую реплику для радио, я анализировал топовые запросы к Google и «Яндекс» за уходящий год. Они вообще довольно слабо друг с другом коррелируют — разве что цвет сине-черно-бело-золотого платья интересовал обе аудитории. Политические события нас и их интересовали разные (у нас свои теракты, у них — свои), спортивные события — тоже. Но самое интересное расхождение я обнаружил в категории «Люди».
Аудитория Google интересовалась вот такими людьми: Ламар Одом, Кейтлин Дженнер, Ронда Роуси. А также сменой пола отчима Ким Кардашьян. Сейчас совершенно неважно, кто эти люди (я, например, не знал из них никого, кроме Ким Кардашьян). Важно то, что все эти люди — живые.
А вот кем интересовалась аудитория «Яндекс»: Борис Немцов, Жанна Фриске, Батырхан Шукенов, Майя Плисецкая, Елена Образцова, Олесь Бузина, Демис Руссос. То есть — мертвые люди.
Этот феномен хорошо объясняет некоторые аспекты произошедшего с погибшим на днях Владиславом Колесниковым. Вернее, даже не с ним (он уже умер), а с теми, кто на эту смерть реагировал.
История вкратце такова: минувшим летом 17-летний студент подольского колледжа (специальность — повар) пришел в учебное заведение с нашитым на футболку украинским флагом. На флаге было написано «Вернуть Крым!». Случился конфликт, домой к студенту зачем-то пришла полиция, о произошедшем узнал дед Владислава, у которого он и жил.
Дальнейшее сам Владислав и его дед описывали по-разному.
Студент написал, что дед немедленно отобрал у него паспорт и отправил домой, к отцу, в город Жигулевск Самарской области. Дед рассказывал какую-то сложную историю про бабушку, которой не нравился бардак в квартире.
Версия студента выглядит более достоверной, откуда можно предположить, что обстановка в семье была напряженной.
Переехав в Жигулевск, студент продолжил борьбу. Во время медкомиссии в военкомате он включил на телефоне гимн Украины. Правда, в отличие от Подольска, там это ни на кого никакого особенного впечатления не произвело. Кроме этого, юноша продолжал периодически писать на Facebook, где у него сложился довольно большой круг поддержки.
Важную роль в этой поддержке практически с самого начала играло «Радио Свобода».
«Влад обрел множество друзей в интернете, однако его проклял родной дед, бывший сотрудник КГБ», — писал сайт «Свободы» в худших традициях ранних восьмидесятых. Молодому человеку всё это льстило. Он с удовольствием выкладывал ссылки на материалы «Свободы», любил упоминать рядом с собой фамилии «Навальный» и «Новодворская».
Был у Владислава в Подольске друг по имени Николай. С ним вместе они, собственно, и боролись. У Николая были какие-то психиатрические проблемы, и он принимал психотропные препараты. С этими препаратами он и приехал несколько дней назад в гости к Владу в Жигулевск. Они купили алкоголя, выпили, а потом Влад по каким-то причинам принял еще и энергетиков с таблетками Николая.
Быть может, это было самоубийство от провинциальной тоски и уныния. Быть может, это была просто попытка избежать провинциальной тоски и уныния. Мы не знаем. Мы знаем только одно: Владислав умер. Николая удалось откачать.
На этом история Владислава Колесникова заканчивается и начинается совсем другая история. История бесстыдства и подлости.
Вот всего несколько тематических цитат первого дня.
Виктор Шендерович: «Отрицательная селекция продолжается». Рустем Адагамов: «Еще одна жертва этого мерзкого времени». Саша Сотник: «Мы начали жрать младенцев. Собственных детей принялись пожирать». Аркадий Бабченко: «Эта страна умеет только одно — убивать своих лучших». Виталий Портников: «На самом деле самоубийство Влада Колесникова — это, конечно же, обычное российское убийство». Марк Гальперин: «Влада Колесникова могла убить ФСБ». Айдер Муждабаев: «Именем этого парня мы назовем улицы в Крыму».
Самое интересное в этих цитатах — кто их говорит. Дело в том, что об истории Влада Колесникова знали на протяжении этого полугода тысячи людей. Но все эти тысячи людей были замкнуты в своем герметичном кругу. Я, например, хоть и обладаю довольно широким кругозором, узнал о погибшем только после его смерти. То есть помочь находящемуся в сложной психологической обстановке подростку не мог. А все процитированные выше — могли, потому что все они знали об этой истории с самого начала.
Могли, но не помогли.
И вот парень, которого они месяца подбадривали: «Давай, не сдавайся!», не выдержал. Решил отрешиться — быть может, временно, а может, и навсегда. И умер. Что делают в подобной ситуации (мог помочь — но не помог) люди с остатками совести? Они или каются, или молчат.
Что делают люди, лишенные остатков совести? Они пользуются страстью русского человека к мертвым героям. Они поднимают мертвого героя на щит и обвиняют в его смерти ту часть мира, которая ни сном и ни духом. Они делают из трагически погибшего ребенка памятник уже в день его похорон, при этом не забывая помянуть недобрым словом родных этого ребенка. Которые, на минуточку, в эти самые часы хоронят своего ребенка! И на похоронах, кроме них, никого нет.
Никого из процитированных выше.
Ни одного.
Читайте далее: http://izvestia.ru/news/600840#ixzz3wMPWczjs