Правящие в России либералы оценивают распад СССР как следствие великой своей борьбы за «свободу»: СССР был «тоталитарным» государством — фу, плохим,— а теперь мы живем якобы в свободном государстве — ой, хорошем. Им вторят американские их сюзерены, они, дескать, выиграли «холодную войну» против СССР, победили в сражении за «свободу». Глупое это мнение и даже патологическое (действительных прав и свобод у человека сейчас меньше, чем при советской власти) не объясняет, как жалкая кучка несчастных, не способных отличить свободу от рабства, смогла развалить советскую экономику и разграбить целую страну. В нормальных условиях, при отсутствии благоприятных факторов для распада, это было бы не просто невозможно — немыслимо. Да, дегенеративная борьба за «свободу» стала лишь последним актом трагедии, и является она не столько причиной распада, сколько прямым следствием деструктивных общественных процессов, ведших к распаду СССР и образованию нынешнего «свободного» общества. Либералы не устранили причин кризиса, наоборот — работали на их укрепление, и теперь мы имеем логичное завершение общественно-экономических процессов, начавшихся во времена Хрущева, в том числе борьбы за «свободу».
В силу то ли глупости, то ли психических отклонений либералы воображают, что они своими руками построили в России новое государственное образование, принципиально отличное от советского, но это очевидным образом не соответствует действительности. Как мы увидим ниже, общество наше изменялось в нынешнем направлении, повторим, со времен Хрущева и ныне пришло к логичному завершению свободно текущих общественных процессов, а либеральные вопли о «свободе» да прочие глупости — это всего лишь грязная пена на поверхности. Вспомним, кто же управляет жизнью человеческой и вообще распорядком на земле?— Сам человек и управляет,— либерально ответил Иван Бездомный.— Виноват,— возразил демон,— для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?
Поскольку за четверть века господства над Россией либералов и их мировых сюзеренов ничего нового в нашей общественно-политической жизни не родилось и даже в проекте не существует — происходит только дальнейшее сползание общества к феодальным отношениям, разграбление и разбазаривание советского наследия, начавшиеся во времена Хрущева и идущие уже к завершению, то можно утверждать со стопроцентной точностью, что итогом длительных этих общественно-политических процессов станет либо гибель России, либо восстановление советского строя — конечно, за вычетом по меньшей мере очевидных ошибок, приведших нас к нынешнему жалкому положению.
Распад СССР и экономика
Чисто методологически, формально, мы рассматриваем перечисленные ниже экономические факторы распада СССР не только как главные, определяющие, но и как уникальные, не предполагающие ничего иного, по той простой причине, что они не только не исчезли в наше время, а наоборот — усилились и тоже являются определяющими. Прочие же факторы распада СССР являются прямым последствием данных политэкономических процессов. Иначе говоря, мы рассматриваем распад СССР как планомерное вырождение его, деградацию до нынешнего состояния.
Определяющими в распаде СССР были, конечно, политэкономические процессы, которых можно выделить три: открытие советского рынка для транснациональных корпораций, классовое расслоение советского общества через систему распределителей товаров народного потребления и либеральная финансовая политика, которая началась с хрущевской «деноминации» рубля. Это самая суть нашего паразитического феодализма, зародившегося во времена Хрущева и ныне почти достигшего конечной точки своего «развития», тупиковой.
Сегодня, понятное дело, уже нет советского распределения товаров, но есть гораздо более эффективное распределение денег, происходящее как в ручном режиме, так и в автоматическом. Автоматически деньги распределяются через курс рубля: стоимость рубля привязана к стоимости энергоносителей, поставляемых нами на т.н. Запад, чем и определяется стоимость труда нашего народа. Мы не можем получить больше, чем отдаем Западу, это не предусмотрено нашей финансовой системой, за которую, кстати, горой стоит правительство Путина, а наш собственный труд, труд на благо своей страны, здесь вообще никакого значения не имеет: он обесценивается или дорожает вместе с нефтью. Национальный доход нашей страны как части «глобальной экономики», т.е. финансовой колонии Запада, делится по феодальным правилам: правящие круги берут себе столько, сколько им нужно, а остальное отдается холопам, за вычетом, конечно, необходимых подачек верным, осуществляемых в ручном режиме. Примером подачек в ручном режиме является кинопроизводство, которое в массовом порядке невозможно при открытых настежь рынках — просто в принципе невозможно, ибо транснациональные корпорации выиграют любую конкуренцию. Деньги на кино распределяются между верными и никакого коммерческого выхода не предполагают, что на языке правительства называется «поддержкой» нашего кино, хотя на деле поддержка идет только избранным людям (действительной поддержкой кино стало бы закрытие рынка от иностранной продукции и направление в отрасль инвестиций, в том числе иностранных, если угодно).
Описанный распределительный феодальный механизм создан был не проклятым Гайдаром и чудовищным Чубайсом, которые на созидание вообще не способны были,— зародился он при Хрущеве, а при Гайдаре с Чубайсом только свободно развивался и при Путине развился до нынешнего состояния. Начиная с 1961 года, хрущевскими и далее брежневскими волюнтаристами был создан точный прообраз нынешнего колониального мира, для которого введены были даже свои деньги:
Это деньги для покупки западных товаров народного потребления в специализированных магазинах «Березка» (в союзных республиках они назывались иначе). Конечно, это не нынешние колониальные деньги, так как свободного их курса не было (только на черном рынке), но принципиальная их основа уже нынешняя, колониальная: ты имеешь право покупать что-либо только в том денежном объеме, который ты отдал Западу. Чеки эти выдавали тем людям, трудовая деятельность которых тем или иным образом связана была с заработками на западных рынках, а также, разумеется, своим и верным (дипломатам, например). Свободных цен в магазинах «Березка» не было, т.е. государство в какой-то мере дотировало и эту торговлю, точнее — распределение товаров, искажая тем самым колониальный принцип и создавая у людей ложное впечатление дешевизны и качества западных товаров (потребитель обычно соотносит качество с ценой).
Даже один только этот распределитель товаров перечеркивал все нормальные представления об экономике (это же чистый феодализм, черт побери), но распределителями такого рода был пронизан весь СССР — от ЦК КПСС до самого низа, даже для отдельных привилегированных рабочих (например, были т.н. отделы рабочего снабжения, ОРСы). Распределитель, собственно, в той или иной форме был на каждом советском предприятии — распределяли, например, путевки на отдых и права на покупку автомобиля по очереди, в которой, впрочем, можно было стоять годами. При этом дотации государства на жизнь простых граждан составляли просто ужасающую сумму: много было бесплатного или почти бесплатного, например отдых детей в летних лагерях и спортивные секции для них, а дотируемым было почти все. Цены были очень низкие, и в хрущевские времена возник и начал углубляться дефицит товаров…
Рассматривать товарный дефицит следует не по отношению к «плановой экономике», как это делает дегенеративная либеральная публика, полагая дефицит свойством «плана», который выполнить невозможно, а по отношению к денежной массе, покрытию товаров деньгами. Дефицит в СССР, впрочем, в той или иной форме существовал всегда, но всегда были и очень тяжелые времена, критические,— вплоть до хрущевских, начиная с которых дефицит приобрел уже не ситуационный, а системный характер, т.е. финансовый, ибо иначе быть не может. После хрущевской «деноминации» контроль над денежной массой был целенаправленно ослаблен, по меньшей мере ослаблен, если вообще существовал. Об этом хрущевские либералы объявили прямо на «деноминированных» деньгах образца 1961 года, хотя эти сведения были «совершенно секретными»:
Обратим внимание, купюра достоинством 5 рублей (или ниже) называется «государственным казначейским билетом», который обеспечен «всем достоянием Союза ССР», а купюра достоинством 10 рублей (или выше) — «банковским билетом», который обеспечен «золотом, драгоценными металлами и прочими активами Государственного банка». Данная терминология не имеет вообще никакого смысла: казначейские билеты — это финансовые обязательства, выпускаемые на определенный срок, а банковские билеты — это деньги, обязательства, обеспеченные высоколиквидными активами (золото и прочее). Соответственно, с либеральной точки зрения, бессрочный казначейский билет по сути есть банковский, ибо либеральные деньги ничем не обеспечены; разной здесь может быть только ведомственная принадлежность владельцев билетов. Хотя понять противоречивую эту ахинею, как и вообще Никитушку нашего волюнтариста, весьма затруднительно, можно предположить, что Министерству финансов СССР было дано право на денежную эмиссию, как и Госбанку (квоты, конечно, были, а также наверняка феодальное распределение по нуждам — по министерствам, ведомствам да шарашкиным конторам). Впрочем, как бы ни понимать это в частностях, хрущевскую денежную реформу следует определить как уход от обеспечения денег — совершенно либеральную финансовую политику, которую на т.н. Западе приняли только десять лет спустя, в 1971 году, в связи с банкротством правительства США и дальнейшим отказом от золотого обеспечения доллара.
Хрущевские «казначейские билеты» — это нынешние либеральные «деньги», т.е. в лучшем случае пустые финансовые обязательства, подкрепленные только честным словом, например в США, а в худшем — просто средство расчетов, которое вообще ничем не обеспечено, даже честным словом, а стоимость его расчетная привязана к тем или иным обязательствам, например — доллару. Заметьте, расчетная стоимость не предполагает никаких обязательств нашего правительства, ибо она может меняться вне зависимости от нашей экономики, произвольно или непроизвольно, что все наши граждане уже знают на печальном примере падения курса рубля в 2015 году.
Наряду с деноминацией, хрущевская денежная реформа также девальвировала рубль — это было «совершенно секретно» по документам, но очевидно даже для малограмотных людей (правительство повысило цены на ряд продуктов питания, что привело к повышению цен и на колхозных рынках). Вероятно, правительством также был увеличен размер денежной массы, произошли большие денежные вливания на покрытие долгов, вызвавшие дополнительный рост цен на рынках, а вместе с ним и недовольство народное. Выразилось последнее, например, в протестной демонстрации рабочих в Новочеркасске летом 1962 года, которая была жестоко расстреляна.
Система распределителей начала развиваться после хрущевской «деноминации» денег. Ограничения по ассортименту и объему покупок были только в распределителях для простых людей, рабочих или даже представителей Академии Наук, коим давали только продукты питания (квартиры же, например,— это особое распределение, тоже не общее), а покупки в распределителях для элиты или «Березках» ограничены были только состоятельностью клиента и его желаниями. Здесь действовало общее правило: чем более высокая публика «отоваривалась» в распределителе, тем шире там был ассортимент товаров и, вероятно, ниже цены. Увы, это откровенная феодальная модель: высшие классы и им верные берут себе, сколько захотят, а оставшееся делят среди низшего класса «по-честному». Правда, до полного феодализма, нынешнего, тогда было еще далеко.
Распределители, разумеется, были следствием возникновения товарного дефицита, или, с иной стороны, избытка денег. Образовавшийся в государственной торговле дефицит товаров народного потребления подстегивал правящий класс почему-то не на развитие производства этих товаров и упорядочение финансов, а на дальнейшую либерализацию экономики, глобализацию в современном смысле. В семидесятых годах на советский рынок были допущены транснациональные корпорации — например, «Фиат», на производстве которого специализировался советский ВАЗ, и «Пепси-кола», а чуть позже, во время московской олимпиады 1980 г., и «Кока-кола». Западные товары зачем-то начали производить в СССР.
Если введение грабительской финансовой системы, «эксплуататорской», которая, кстати, и предопределила коллапс советской торговли в конце восьмидесятых годов, еще и можно объяснить некими загадочными благими побуждениями, то совместные проекты с западными корпорациями уже недвусмысленно указывают на принципиальный отказ советского правительства от строительства социализма.
Сочетанием всех трех перечисленных политэкономических факторов — открытия советского рынка для транснациональных корпораций и товаров, классового расслоения советского общества через систему распределителей западных товаров народного потребления и либеральной финансовой политики — определено было социальное лицо советского общества, общества феодального распределения, финансовой колонии, общества дефицита, который обеспечивала капиталистическая финансовая система в совокупности с фиксированными социалистическими ценами. Денег просто было больше, чем товаров в денежном выражении, и проблема, соответственно, была отнюдь не в «плановой экономике». Ныне, например, уровень жизни многих заметно ниже, чем средний в СССР, но у них нет денег для формирования избыточного спроса, дефицита, ибо нет еще и фиксированных цен. Как просто стать счастливым в либеральном обществе, не правда ли?
Чтобы понять экономическое мироощущение типичного советского человека, представьте себе, например, маленького пухленького Гайдарчика, которого папа с мамой посылают «отовариваться» в закрытый распределитель или ходят с ним в «Березку» прикупить ему обнов (маленькому Чубайсику об этом с упоением рассказывали друзья, тоже маленькие, но уже завистливые и жадные, из западных товаров особенно любящие «жувачку» и джинсы). Гайдарчик еще маленький, но уже умненький: он видит воочию, что западные товары хороши и продаются без очереди, нужно просто иметь высокое общественное положение и специальные деньги, западные, а советская торговля пребывает в постоянном параличе и очередях. В сознании умненького Гайдарчика это значило, что западная экономическая система прогрессивна, а советская — нет. Увы, умненький Гайдарчик так и не понял до самой своей смерти, что финансовая система СССР, определившая паралич советской торговли, была именно западной, да и многое прочее тоже было западным по духу, вплоть до культа потребления в верхах общества. Скажем, в советской Москве едва ли нашелся бы директор приличного магазина, продуктового или промтоварного, все равно, у которого бы в друзьях не было хотя бы одного знаменитого артиста… Да, «отоваривались» и так — по «дружбе», ибо у артистов своего распределителя не было (но чеки для «Березки» у некоторых могли быть). И это при том, что Москва снабжалась «по высшей категории», вполне приемлемо для человека, не охваченного страстью потребления. Да и на рынках любого советского мегаполиса можно было купить все — от продуктов до одежды, даже американские джинсы, только стоило это заметно дороже, чем «по знакомству» в магазине или в «Березке». Кстати, еще одна черта: советская власть никогда после Хрущева не боролась даже с черным рынком, не говоря уж о т.н. барахолках, где в нарушение установленных правил свободно торговали товарами из магазинов, новыми, в том числе западными и даже из «Березки». Разве и это был не осознанный выбор власти?
Разумеется, феодальная система распределения унизительна для человека. Представите себе, например, терзания высокой души знаменитого артиста, который вынужден был «дружить» с примитивным барыгой из продуктового магазина, вором во многих случаях. Говорят, когда в начале восьмидесятых за хищения задержали и потом расстреляли директора бывшего Елисеевского магазина в Москве, магазина купца Елисеева, по нему рыдали многие московские знаменитости: где же теперь «отовариваться» и не запрещено ли это уже? Что делать артисту, высокой душе, если барыга тоже тянется к культуре? Да кто ж не тянулся к ней, матушке, когда это было престижно? Барыгу-то понять можно, а вот артиста труднее: заплати больше на рынке и не унижайся до дружбы с жуликом,— разве это очень трудно? Увы, да, это безмерно трудно, ибо высокая мятущаяся душа… Ну, это мало кто поймет.
Представим себе лучше простого советского рабочего, который мог приобрести в распределителе, например, два килограмма мяса в месяц «по госцене» (на рынке мясо продавалось свободно, даже без очереди, но стоило дороже), гречку и немногую прочую дефицитную мелочь. Разве жалкие эти феодальные подачки не унизительны и для рабочего? Да, система распределения порождала в мятущихся советских душах протест несправедливости, как и вообще любые феодальные отношения. И дело было не в деньгах: разница между государственной ценой двух килограммов мяса и ценой их рыночной была смехотворна по сравнению с месячной зарплатой рабочего (в среднем она была заметно больше, чем зарплата, например, кадров ИТР — инженерно-технических работников без ученых степеней и высоких должностей начальственных). Дело было в принципе, в протесте унизительным феодальным отношениям. Сейчас этот протест тоже есть, но протестующие тоже дружно молчат, в том числе знаменитые артисты, «друзья» которых из магазинов плавно переместились в правящие круги… Принципиально ничего не изменилось, но верным теперь дают больше, в том числе артистам, если они без посторонней помощи заработать не способны. Впрочем, это уже наверняка дело привычки: многие привыкли к феодальным отношениям и просто не мыслят себе иной жизни, свободной,— вероятно, даже те артисты, которые способны зарабатывать без посторонней помощи.
С точки зрения экономической, проблема дефицита товаров народного потребления не стоила выеденного яйца. Следовало не для избранных организовывать импорт, распределители, и не корпорации пускать на рынок, а создать собственную сеть снабжения импортом, не обязательно западным; полученную же от торговли прибыль нужно было направлять в развитие собственного производства товаров народного потребления. Черт побери, у советского населения были деньги, большие деньги, не нынешние времена, но тратить оно их не могло. Это даже не феодализм, а идиотизм, ведь даже спрос не нужно было стимулировать — он был, причем высокий. Нужно было только организовать торговлю, самим организовать, а не предоставить это право корпорациям, как принято в колониях, например у нас ныне. Да, цены в новой торговой сети были бы чуть выше советских, вернулись бы «коммерческие» магазины (государственные, разумеется), но это было бы много лучше укрепления феодализма и культа потребления, унижавших людей. Кроме того, со временем, по мере замещения импорта собственными товарами, общий индекс цен снижался бы неуклонно…
Понятно, почему СССР отставал от Запада в производстве товаров народного потребления: дело было не в «системе», как полагала дегенеративная публика, и даже не в «плане», а в постоянных потрясениях до времен Хрущева, да и до революции Россия была аграрной страной. Разрешить эту сложность не составляло труда за десятилетие или два. Черт побери, за двадцать-то лет можно было и на займы у населения все сделать, даже занимать не нужно было: большинство денег и так находилось в банках. Нет, никто даже пальцем не пошевелил — продолжали укреплять феодализм… Что ж, итог будет закономерен (он еще не наступил, процессы феодализации нашего общества еще не завершены, хотя и близки к завершению).
Поскольку избавление от дефицита стало одной из социальных проблем советского человека, может быть даже главной, то на фоне укрепления феодализма в верхах СССР оформилась дегенеративная группа из гайдарчиков и вообще мятущихся интеллигентов, охваченная культом потребления, которая действовала по принципам «взять все и поделить» и «после нас хоть потоп». Что ж, взяли все и поделили между избранными, но от феодальных отношений с Западом даже не подумали избавиться — наоборот, укрепляли их и развили уже почти до самой невозможности. И ничего нового не случилось, принципиально нового, даже сейчас не предполагается. Стихийным путем произошло лишь развитие системы «Березок» до всероссийского уровня, снабжения западными товарами, а советские сбережения населения, которые могли бы обеспечить выход из тупика, и многие возможности заработка были бессмысленно уничтожены Горбачевым и Гайдарчиком. Даже приведенный выше финансовый принцип «Березок» заботливо сохранен нынешней властью и распространен уже на всю экономику: ты имеешь право покупать что-либо только в том денежном объеме, который ты отдал Западу, а регулируется это, напомним, курсом рубля, привязанным к нашему экспорту, выраженному в долларах.
С советских времен на волне деградации мы потеряли огромное количество технологий, вымерли целые отрасли экономики, причем деградация продолжается, а дегенеративная толпа, по-прежнему бодрая, ныне ратует частью «за Путина», а частью — уже против. Болваны, честное слово. Впрочем, при советской власти жизненным идеалом подобной публики была пайка из распределителя ЦК КПСС, а теперь уже целый Путин… Может быть, это прогресс, положительная динамика?
Распад СССР и холодная война
Из сказанного выше понятно, что СССР после Хрущева был почти нежизнеспособен в связи с неграмотным государственным управлением, которое его и погубило в конечном итоге, углубив финансовый кризис и создав торговый, превратив в дефицит почти все товары, кроме импортных, продававшихся в последние годы уже в частных магазинах. Холодная война как таковая здесь совершенно ни при чем; даже захватившая власть дегенеративная группа либералов, секта гайдарчиков и чубайсиков под управлением Ельцина, воспитана была не холодной войной, а страстью потребления, культом его, впитанным ими с детства или с самых юных лет.
На процессы распада СССР холодная война не оказала никакого влияния и не могла оказать, но ее наемники, воевавшие против СССР внутри, способствовали легитимации разграбления народа, «реформам» секты гайдарчиков, переходу уже к чистому феодальному строю. Можно даже сказать, что в СССР во время горбачевской «перестройки» началась внутренняя холодная война.
Поскольку тыкать в глаза людям только отсутствием колбасы в магазинах было не вполне удобно, ведь либеральная публика притязала на некоторое интеллектуальное развитие, то в ход пошло поливание грязью всего советского, вообще всего сущего, даже колбасы (она, кстати, была много лучше западной и нынешней нашей), а особенно — политической власти, при поливании грязью которой особое внимание уделялось Сталину. Логика либеральная была даже по-своему любопытна: СССР — это плохая экономика, фу, давайте ее уничтожим, а потом у нас сама по себе, как грибы после дождя, вырастет хорошая экономика, ой, созданная «невидимой рукой рынка». Тогда в эту ахинею свято верили все либералы, вплоть до пьяного их вождя, но ничего, разумеется, так и не выросло само по себе, да и не могло вырасти,— все осталось по-прежнему, лишь недостатки усугубились. Вообще, в колониях, даже финансовых, не бывает никакого свободного развития экономики: это невозможно просто в принципе.
В конце восьмидесятых и начале девяностых годов либералы и их прихвостни подняли столь большую волну лжи о СССР, что СССР просто утонул во лжи, захлебнулся, и у нас еще долго не будет действительной советской истории. Ныне многие люди бездумно повторяют либеральную ложь, как бы глупа она ни была,— начиная от тайного договора Молотова и Риббентропа сКатынским расстрелом до этой самой колбасы, черт бы ее побрал. Во многие головы либеральная ложь вбита весьма крепко, намертво, хотя теперь это уже никому не нужно: роль свою политическую эта ложь уже сыграла, а устранить ее на общероссийском уровне просто некому. Поэтому наши дети еще долго будут изучать в школах глупые бредни Солженицына да всякую прочую чушь, порожденную воспаленным либеральным разумом, больным. Удар этот по сознанию людей был, конечно, очень сильным — возразить нечего. И пока удар этот все еще не преодолен.
Помимо грязной лжи о СССР либералы да их прихвостни распространяли ложь о Западе, но уже сладкую — благо, это было легко в СССР. Современная западная культура — это стопроцентный мусор, как и наша постсоветская, что мы уже знаем прекрасно, но советский человек этого еще не знал. Дело в том, что советская власть иной раз выуживала из западного мусора вполне сносные книги и фильмы, которые и распространялись в СССР, создавая у культурных людей, как это ни поразительно, совершенно ложное положительное впечатление о Западе. Дошло до того, что когда в конце восьмидесятых годов западный киномусор хлынул на наш рынок, некоторые культурные люди просто поверить не могли, что на Западе могут снимать этакое вонючее дерьмо, и потому полагали, что его снимают нарочно для оболванивания малокультурных стран — исключительно для них как «психическое оружие». Мнение это ныне кажется инфантильным и даже глупым, но оно было искренним, вдумайтесь в этот ужас. Разумеется, культурные советские люди с подобными ложными представлениями о жизни, идеалистическими и инфантильными, воспринимали Запад совершенно превратно и впитывали в себя любую сладкую ложь о нем. Да, в конечном итоге все они тягостно прозрели, но было поздно — их уже использовали.
Нельзя сказать, что в СССР не было свободы слова, как утверждают либералы: ее было заметно больше, чем сейчас у нас, мало того, в СССР была неплохая журналистика, в отличие от нашего времени, когда журналист превратился в попку, но в СССР, разумеется, существовали темы, на которые нельзя было распространяться, как есть подобные темы и в наши дни. Главной на пути «свободы» советской преградой, раздражавшей либералов, была стена между советским культурным пространством и западной псевдокультурной «жувачкой». Когда стена эта пала в конце восьмидесятых годов под напором либералов, в СССР хлынул столь мощный поток дегенеративного западного сознания, что он многое смел на своем пути и увлек за собою многих несчастных… Это тоже сыграло свою роль в приходе либералов к власти и укреплении их — деморализация и растерянность культурных людей под потоками вонючего дерьма с Запада.
Еще одной деструктивной силой, разрушавшей СССР в ходе внутренней холодной войны, стало советское высокопоставленное ворье, коррупционеры и просто воры, как помянутый выше директор Елисеевского магазина, расстрелянный проклятым Андроповым, злостным этим тоталитарием. К ним быстро начало подтягиваться внесистемное ворье, бывшая мелочь вроде т.н. фарцовщиков и вороватых комсомольских вождей-карьеристов, а потом и откровенные бандиты — наемные убийцы, призванные обслуживать имущественные интересы своих хозяев. Когда же необходимость в последних отпала после завершения «приватизации», их без малейших проблем уничтожили т.н. правоохранительные органы либералов.
Все без исключения деструктивные силы, разрушавшие СССР в ходе внутренней холодной войны, были объединены культом потребления, возникшим у части советских людей под влиянием постоянного дефицита товаров народного потребления. Культ этот, впрочем, ни в малейшей степени не соответствовал западному культу потребления, страсти наживы, которая существовала на Западе всегда и везде; потребительские отношения и мироощущение проникли даже в католицизм. Вообще, в католическом мире социум сложился в значительной степени под воздействием культа потребления, жадности, а в СССР получилось наоборот — культ потребления возник из социальных отношений, ущербных в части потребления. Может быть, отчасти и поэтому «невидимая рука рынка» у нас бездействовала, хотя в колониях, повторим, не может быть свободного развития экономики, это исключено.
Безусловно, если бы не перечисленные выше политэкономические проблемы, то не было бы в СССР ни культа потребления, весьма слабого по сравнению с западным, ни даже тоталитарной секты гайдарчиков. Таким образом, дегенеративные силы, разрушавшие СССР, являются лишь последствием советских социальных отношений (производственных в марксизме), ущербных в части потребления, а вовсе не прямой причиной распада СССР. Как ни странно, все произошло в полном соответствии с классикой марксизма: бытие определило сознание гайдарчиков и им подобных. Но вдумаемся, достойно ли это человека, свободного человека, а не раба своих жалких страстей?
Распад СССР и национализм
Чтобы понять существующее национальное положение, следует осмыслить простую истину, совершенно не осмысленную в Европе: государство и этнос — это совершенно разные вещи, находящиеся в том же отношении, что следствие и причина. Государство — это естественная форма существования этноса, самоорганизация его на основании разделения труда. Государство, впрочем, может объединять множество этносов, и тогда отношения в системе могут быть двоякие: либо подавление в рамках империи, либо естественное сосуществование в рамках суперэтноса по Л.Н. Гумилеву — этнической системы, состоящей из нескольких этносов, возникших в одном ландшафтном регионе, проявляющейся в истории как мозаичная целостность. Россия до революции в основе своей представляла собой суперэтнос, но была также и империей — например, по отношению к Польше и Финляндии.
СССР с советскими странами стал искусственным образованием — идеологическим, идейным, культурным. Он соответствовал не империи и не суперэтносу, а цивилизации — множеству суперэтносов (или частей их), объединенных культурно, примером чему является христианская цивилизация, расколовшаяся, впрочем, и по суперэтническому признаку, и по идеологическому. В советскую цивилизацию вошли представители нескольких суперэтносов — от востока и до запада, причем не только во всех республиках СССР, но и в советских странах были люди, искренне поддерживавшие советский строй, в соответствии со своими убеждениями.
Понятно должно быть, что цивилизационные связи слабее суперэтнических и тем более этнических, а потому в цивилизационных этнических системах возможны противоречия на этническом поле — противоречия не между этносами, как это бывает в большинстве случаев, а внутри этноса между сторонниками панэтнических взглядов и идеологических, цивилизационных. Возможны в цивилизационной системе также противоречия внутри этноса между сторонниками разных суперэтнических взглядов и цивилизационных. Последнее может показаться противоречием, и это верно. Такого рода противоречивые воззрения могут возникать только в зонах контакта суперэтносов. Иной раз они негативно действуют на этносы, в которых возникают,— в прямом смысле негативно, приводят к появлению негативного мировоззрения, противоречивого, патологического. Обычно это оформляется в идеологическую систему, и потому Л.Н. Гумилев ввел термин антисистема — системная целостность людей, обладающих негативным мироощущением. На этнос эта антисистема действует так же, как разрастающаяся раковая опухоль,— душит его и в конечном счете уничтожает.
Национализма как такового, системных объединений сторонников панэтнических взглядов, на советском пространстве не было, разве что какая возбудимая деревенщина, например, на западной Украине, которую даже там никто не воспринимал всерьез, но были межнациональные конфликты — например, между Азербайджаном и Арменией. Все это не угрожало существованию СССР.
Несколько более серьезной угрозой были в СССР сами проблемные регионы на стыке русского суперэтноса и европейского — от западной Украины до Прибалтики. Но антисистемные движения, антисоветские, там тоже были исключительно слабы — что-то вроде неповоротливых зловредных червей, прикармливаемых спецслужбами. Например, это Лех Валенса в Польше, который, как недавно выяснилось, был тайным агентом спецслужб по кличке Болек. И если бы не разрушение экономической основы СССР, антисоветские движения никогда бы не восторжествовали на бывшем советском пространстве, как это случилось, например, на Украине после распада СССР.
Очевидно всякому, исключая либералов, что угрожающих существованию СССР политических течений в советские времена просто не было, но после кончины его в проблемной зоне появилось множество антисоветских «героев», которые отважно угрожают почившему СССР. Наиболее хорошо это мы видим на Украине, где толпа, являя примерный негативизм, крушит советские памятники, и в Прибалтике, где существует «музей оккупации» — объект негативного поклонения. В прочих проблемных регионах идут те же самые процессы, даже в Польше, которая представляет собой самое сильное этническое образование в Восточной Европе, самое жизнеспособное (Польша могла бы стать даже империей — если бы ей постоянно не мешали русские да всякие германцы).
Логичность возникновения антисоветских движений после кончины СССР каждый может оценить самостоятельно, но даже махровый либерал вынужден будет признать, что это не совсем нормально — бороться с советским строем после его гибели, а на деле — совершенно ненормально: это психическая патология, которая до добра не доведет даже Европу. Так, сегодня мы уже наблюдаем начало слияния антисистем, например украинской и польской, и даже робкое распространение их на Западную Европу, даже и на США, которые включилась в восточноевропейский негативизм. Например, сегодня в Европе и США пропускают мимо ушей публичные украинские призывы к массовому убийству русских — «Москалів – на ножі»,— что никогда бы не осталось без ответа, если бы речь шла о любом ином народе. Таким образом, негативизм уже действует, уже подчиняет себе умы… К сожалению, патологический этот процесс в этносе или суперэтносе, повторим, подобен раку в организме, и конец его совершенно предсказуем — к бабке не ходи. Примером этнического распада является Украина, которую уже буквальным образом уничтожают члены антисистемы. Возможно, в иных проблемных зонах самоуничтожение пройдет мягче, но суть патологического этого процесса будет одинакова везде.
Сегодня уже хорошо видно, что распад СССР запустил дегенеративные этнические процессы в западной проблемной зоне, большинстве бывших советских стран,— зоне контакта российского и европейского суперэтносов. Можно даже утверждать, что в проблемной этнической зоне возникантинационализм, объединяющий большинство бывших советских стран. Да, пока это объединение призрачное, очень слабое, но завтра положение изменится…
Заключение
В связи со сказанным выше понятно, что процессы распада СССР еще далеко не завершены — история еще не состоялась, а потому дегенеративные процессы на постсоветском пространстве не только можно, но и нужно остановить, что и является на сегодняшний день совершенно очевидной национальной идеей России. У нас эти процессы уже остановились или же они крайне слабы, наша антисистема дышит на ладан, а значит, подобные образования можно будет уничтожить и в Восточной Европе, вернув России экономические отношения с восточноевропейскими странами. Да, все это потребует массу сил, напряжения народа, сплочения его в единой задаче, но в нашем положении это будет просто замечательно…
Принципиально в данном случае вовсе не восстановление советской власти, а избавление от патологических идей и чувств, захватывающих уже миллионы людей, как хорошо видно на печальном примере Украины. Советские же идеи возобладают в ходе этого избавления по двум причинам: во-первых, просто потому, что никаких иных не существует, ибо господствующий либерализм, единственно возможный во многих умах, уже дискредитировал себя, даже слово либерал стало чуть ли не ругательством, а во-вторых — борьба с негативизмом по отношению к советскому строю необходимо кончится в умах миллионов не только осуждением негативистов, но и оправданием советского строя, оболганного душевнобольными и их приспешниками. Альтернативой же борьбе с негативизмом является только подчинение ему и, соответственно, дегенеративный распад этноса.