Алексей Топоров / 07 мая 2016, 15:00
Фото: Александр Гальперин/Интерпресс/ТАСС
Почему россияне, участвовавшие в конфликте в Донбассе, хотят туда вернуться
Об этом непонятном, иррациональном чувстве российские добровольцы, воевавшие в Донбассе, рассказывают довольно часто. Многие из них, провоевав определенное время на этом рубеже «русского мира», возвращались домой: кто-то по ранению, кто из-за психологической усталости, у кого-то банально не задались отношения с командованием. Но в итоге, пожив какое-то время спокойной, мирной жизнью, большинство из них неизбежно начинало чувствовать острое желание вернуться обратно.
Это чувство знакомо и мне, хотя я никогда не был ополченцем и не воевал на земле Донбасса с оружием в руках. Однако прекрасно помню, как после жуткого лета 2014 года с огромным облегчением вернулся в родную Казань и банально принял душ — воды, света, связи к моменту моей первой командировки на историческую родину в блокированном в тот период Луганске не было уже приличное количество времени. Помню, как радовали нарядные барышни, неспешно фланирующие по казанским улицам, яркие огни ночного города, автомобильные пробки и забитые хипстерского вида людом кафе. Однако очень скоро сознание стало уносить меня обратно в луганское блокадное лето. Я жадно ловил любые новости из региона, пытался увидеть нечто большее в скупых телерепортажах, ковырялся в социальных сетях. Очень скоро меня начали раздражать окружающие, которым до происходящего в Новороссии не было никакого дела, либо же они отмахивались от тамошних реалий, как от чего-то ужасного, уже и так в виде санкций и их последствий начавшего вредить размеренному течению их жизней. Когда стало совсем невмоготу, я собрался обратно.
Олег: «… попробовать изменить судьбу страны»
С виду он типичный интеллигент — средних лет, с бородкой. Представить его в камуфляже и с оружием довольно сложно; до войны в Новороссии он работал юристом, образование — соответствующее. Правда, срочную, как большинство советских парней, житель Ярославля Олег Барминов в свое время отслужил, но не в горячих точках, и далеко не десантником — был связистом, радиорелейщиком.
«Русских нужно защищать, — объясняет свое решение приехать воевать в горячую точку этот до войны мирный человек. — Нужно помогать своим. Мы, вот, например, в советские годы довольно много помогали другим народам, но в итоге, как началась война в Новороссии, к нам на помощь массово пришли только сербы... В принципе ничего особо сложного я не увидел, знаменитые слова фон Клаузевица "Война — дело простое и доступное пониманию любого образованного человека, хотя воевать — очень непросто", подтвердились. Ни добавить, ни прибавить».
Интересуюсь, как отнеслись к его решению родные. В России у Олега остались жена, маленькая дочка, сын-подросток и старшая дочь от первого брака.
«Ну, естественно, поначалу я жене ничего не сказал. Точнее, сказал, что поехал в Белгородскую область на выборы, знакомому помочь, — рассказывает Олег. — Там действительно на тот момент у меня знакомый баллотировался. Ну а позже прислал SMS из Луганска, что так, мол, и так. Она в принципе всегда понимала и разделяла мои идеи. Но тут я ее просто перед фактом поставил. Потому что считаю: что это за мужчина такой, которому жена может запретить? Просто у меня с детства всегда присутствовало какое-то обостренное чувство справедливости, я всегда знал, что позволять обижать маленьких и слабых нельзя. Да и кто пойдет воевать, если не я? Сына не пущу, он мне еще внуков не оставил».
Поскольку летом 2014-го радиорелейной станции у луганского ополчения не оказалось, добровольцу из Ярославля пришлось вспоминать, как обращаться с автоматом, а также осваивать навыки стрельбы из ПЗРК. По его словам, это было совсем несложно, впрочем, участвовать в особо жестоких боях, находиться в первых линиях обороны и атаки не довелось: полтора года он просидел на крыше Луганского аккумуляторного завода, «пас» авиацию, а вместе с тем и мобильные группы ВСУ. В свою очередь, разведывательно-диверсионные группы украинской армии охотились за ним и его товарищами.
«Я отметил, что в экстремальных ситуациях тело реагирует быстрее, чем соображает мозг, — продолжает Олег. — Помню, как нас накрыли из 82-миллиметрового миномета, тогда как раз по Луганску ездили эти украинские "блуждающие минометчики". Помню выстрел и взрыв недалеко от наших позиций, очень много черного дыма. Я посмотрел вниз, только от края крыши отошел, как точно в нас полетело, точнее, почти в нас. Даже сообразить не успел, как оказался распластавшимся параллельно крыше… Мины прошли над крышей и разорвались где-то за зданием, а я быстренько вскочил и забежал внутрь. На самом деле мы для них были желанной мишенью, у нас на заводе еще САУ стояли, которые били по наступающим "укропам", так что по нам довольно часто прилетало».
После «пезеэркашников» кинули под Хрящеватое, но вводить в бой не стали, далее Олег Барминов стоял под Новокиевкой, у самой линии разграничения, но и там, по его словам, особых боев не наблюдалось. Несмотря на это, из Донбасса доброволец уехал с типичной военной травмой: взрывная волна неплохо хлестнула по ногам.
Лечился уже дома: глотал таблетки и ходил на физиопроцедуры. Но про Донбасс забыть не мог, четыре раза привозил в обескровленный край гуманитарку, в основном медикаменты — как боевым товарищам, так и местным больницам.
В апреле этого года Олег вернулся в Луганск. В ожидании событий. Говорит, что верит в пророчество Ионы (Игнатенко), схиархимандрита одесского Свято-Успенского мужского монастыря, предсказавшего, что после его смерти (старец преставился в 2013 году) будет три Пасхи — «кровавая, голодная и победная». Помимо этого, доброволец руководствуется собственным пониманием логики происходящих событий и некими знаниями, полученными от «знающих людей».
«Если не пускаться в долгие политологические или философско-богословские рассуждения, то очевидно же, что стремящейся к мировому господству группе товарищей нужно устроить хаос во всем мире, и то, что они прекрасно умеют делать это, показали события "арабской весны" и на Украине, — убежден Олег. — В России эту технологию отработали уже в 1991 году, поэтому у нас больше не будет "оранжевой" революции, она у нас уже была. К сожалению, сейчас позиции у России крайне непрочны по целому ряду причин, о которых я лишний раз говорить не буду, умные люди их прекрасно знают. И происходящие ныне события весьма тревожны, нас фактически снова окружили дугой нестабильности».
Доброволец из Ярославля уверен, что начало боевых действий в Карабахе и случившийся в начале апреля теракт в Ставрополе — звенья одной цепи. А этим летом следует ждать чего-то недоброго в Средней Азии, а также, возможно, в Казахстане. Ну и Украина, естественно, не останется в стороне.
«Война будет, — рассуждает Олег. — И кто-то должен воевать. Мне, говоря словами Верещагина, "за державу обидно". Поэтому я не могу подолгу находиться дома. Скажу честно, мне понравилось быть на войне. И дело не в том, что я какой-то адреналиновый наркоман. Просто есть амбиции влиять не только на собственную судьбу, но и попробовать изменить судьбу страны. Поэтому мне и нужно быть на передовой».
Почему россияне, участвовавшие в конфликте в Донбассе, хотят туда вернуться
Добровольцы, прошедшие огненное крещение в Новороссии и вернувшиеся к мирной жизни, рано или поздно стремятся обратно. И вновь их ждет путешествие по темной трассе из Краснодона в Луганск, и возрождается позабытое ощущение тревоги и страха.
Виталий: «… до той победы, которую мы все так жаждем»
В события в Новороссии Виталия Петрашкевича, ветерана чеченской войны, командовавшего на Кавказе разведотделением и впоследствии сокращенного Сердюковым прапорщика, втянули социальные сети. Поначалу житель Новосибирска просто увидел, как многочисленные «укропользователи» ругают россиян и президента страны, как только могут, захотел разобраться, а когда самостоятельно изучил вопрос, то буквально за голову схватился.
«Мне одноклассница из Донецкой области написала, — вспоминает Петрашкевич. — Рассказала, что сын у нее в Донецке, как раз в то время, когда там события назревали, спрашивала, что ей делать. Я ей говорю: "Срочно хватай его в охапку и вывози оттуда! Потому что гражданская война — это самое ужасное, что может быть". Послушалась — вывезла».
Решение ехать в Донбасс созрело само собой. Дождался окончания вахты (перед войной Виталий работал в одной из охранных фирм за полярным кругом), взял с собой небольшой рюкзак, билет до Москвы, а оттуда — до Ростова-на-Дону. Наудачу. И волею случая попал туда, куда стремился, увидев на ростовском вокзале людей в «странной» форме. Подошел, заговорил.
«Знаете, в каком ключе строился наш разговор? — рассказывает Виталий. — Сорок минут они отговаривали меня ехать в Донбасс. Говорили, что там много нехорошего, непонятного, неоднозначного, как на всякой гражданской войне. Потом поинтересовались, есть ли у меня семья. Когда узнали, что холост (с последней женой развелся шесть лет назад, единственной дочери уже 17 лет), то сказали: "Хорошо, поехали"».
По словам Петрашкевича, то, что он увидел в первые часы пребывания в Донбассе, а заезжал он по краснодонской трассе, только-только очищенной от украинских войск, ужаснуло даже его, бывалого ветерана: «Запах такой сильный, который ни с чем не перепутаешь. Я говорю, а что, нельзя было скотомогильник подальше от дороги сделать? А они отвечают, мол, это не звери, это трупы. Я ужаснулся. Такого не было в Чечне, по негласной договоренности мы забирали тела наших ребят, мусульмане — своих… В Грозном только было что-то похожее. И все же конфликт в Донбассе для меня был более страшным, чем командировки в Чечню. Потому что там мы хотя бы видели своего противника. Это было гораздо честнее. А тут ты выдвигаешься, а по тебе начинают долбить за много километров от тебя из всего, что есть, и не важно, куда прилетит: в нас — значит в нас, в мирный жилой квартал — значит в мирный жилой квартал, в парк, где гуляют мамочки с детьми, — значит в парк…»
Прибыв в Луганск, сибиряк сразу же показал свои знания в вопросах связи, что пришлось как нельзя кстати, поскольку в наспех собранном ополчении специалисты подобного уровня были наперечет.
«Как раз в то время пришли новые радиостанции, неизвестно откуда, — рассказывает Виталий. — Я их получал, а то до этого не было ничего. Потом поехал на позиции, связь устанавливать. Перенастроил частоты, теперь все подразделения могли общаться друг с другом, координировать действия. Потом полностью сделал проводную связь, четыре канала — полностью. Параллельно готовил снайперов. Ну, скажу честно, что меня тогда напрягало больше всего: вот ты учишь парня, учишь до такого уровня, что он со ста метров в консервную банку весь магазин выкладывает, а он потом раз — и говорит: "Я поехал в Подмосковье, штукатуром работать"».
И с подобным Петрашкевич, по его словам, сталкивался довольно часто. Когда, например, целые взводы отказывались выполнять поставленную боевую задачу, или когда одни командиры, словно во время спортивных соревнований, пытались взять тот или иной населенный пункт раньше других, или когда командир роты мог самовольно оставить позиции… Было и такое, когда с восемью бойцами в течение восьми часов он сдерживал наступление моторизованной колонны в три сотни человек на подступах к Луганску.
Оборона столицы Луганской Народной Республики, бои в Славяносербском районе, освобождение Дебальцево, путь от связиста до бойца отдельного разведывательного батальона — местного аналога российского спецназа ГРУ, выходы в тыл к противнику…
Но потом здоровье стало давать о себе знать, в первую очередь травмы, полученные еще в Чечне, начали опухать колени. При этом порой приходилось совершать многочасовые марш-броски. Перед ними мазал ноги, сам себе делал уколы, и вперед! Луганский лечащий врач кричал на него за подобное самоуправство, но сибиряк в ответ только посмеивался.
Но однажды почувствовал: все, край. И уехал в Новосибирск лечиться. А дома навалилась еще одна напасть: стало чесаться тело, лицо начало покрываться коростой. За бойца взялись дерматологи, тот стоически все сносил, но прошло несколько месяцев, и вновь затосковал по Донбассу. Подождал, пока придет очередная «чеченская» пенсия, чтобы переслать дочке, а также деньги от спонсоров на поездку, и рванул обратно. Дерматолог буквально кричал ему вслед: «Остепенись, куда ты лезешь, тебе уже пятый десяток!» А он лишь махал рукой в ответ: «В Луганске долечусь».
«Я просто не могу так взять все и оставить, после того как видел мирных людей, всех черных от грязи и копоти, со слезами вылезавших из подвала в Дебальцево, семилетнего мальчишку из Луганска, который подробно рассказывал мне, что вот это "прилет", а это "улет", это рядом "легло", а это чуть дальше, — вспоминает Петрашкевич. — Поэтому сюда тянет постоянно. Я, кстати, наверное, уже больше луганчанин, чем те луганчане, что уехали отсюда на время боевых действий. Сейчас вернулись и могут "русиш окупантен" в спину крикнуть. А когда их соседи, пережившие блокаду, едва отключат воду, бегут на колонку, то стоят и крутят пальцем у виска. Не понять им уже, они другие».
Сибиряк вернулся в Новороссию в начале апреля, чтобы осмотреться, найти применение полученному опыту. Пока он настроен работать инструктором, хотя уверен, что, как только возобновятся активные боевые действия, аналогичные тем, что идут сейчас в ДНР, он вновь встанет в строй, потому как половина местных из набранных в последнее время банально сбежит.
«Дома мои поездки в ЛНР не идут в стаж, я не получаю за это денег и каких-либо льгот. Но я вижу, что полезен, словно небольшой кирпичик в стене строящегося здания. И мне хочется оставаться тут до конца, до той победы, которую мы все так жаждем».
Почему россияне, участвовавшие в конфликте в Донбассе, хотят туда вернуться
Желание вновь приехать в Донбасс испытывает большинство добровольцев, побывавших в тамошних переделках. Они ищут повод вернуться, и недавние события в ДНР вселили в них надежду, что конфликт из «застывшей» фазы вновь перейдет в активную и можно будет довести начатое до конца.
Сергей: «Судьба Луганска такая же моя…»
Уроженец Смоленска, перед началом войны в Новороссии несколько лет проживший в Москве, Сергей Фомченков из тех людей, что не оказаться в Донбассе просто не могли. Активист поначалу запрещенной НБП, а после образовавшейся на ее месте «Другой России», он еще в августе 1998-го вместе с соратниками устроил дерзкую и запоминающуюся акцию: они забрались на башню Клуба моряков в Севастополе, где вывесили российский триколор и растяжку «Севастополь — русский город». Это стоило активистам полгода мытарств по украинским тюрьмам, и завершилась их история выдачей России.
Едва на земле Новороссии пролилась первая кровь, как на базе «Другой России» было организовано движение «Интербригады», которое занялось переправкой российских добровольцев на войну. Сергей стал координатором движения.
«Тогда граница была под контролем украинских пограничников, поэтому приходилось всеми правдами и неправдами обходить их кордоны, где-то реку вброд переходить, где то другими окольными путями, — вспоминает Фомченков. — И, естественно, я, переправивший немало людей в Донбасс, не мог не поехать туда лично. Попал как раз в луганский батальон "Заря", где осело большое количество добровольцев, приехавших по нашей линии. Как раз прошли первые серьезные бои на окраине Луганска, был разгромлен первый состав батальона "Айдар", взята в плен Савченко».
С военным делом инженер по образованию был знаком не сильно, в свое время весь его армейский опыт ограничился месяцем сборов после вузовской военной кафедры. Да и в Луганске оружие он взял не сразу. Его первым серьезным делом стал небольшой фильм про детский дом, расположенный буквально на линии огня. Впоследствии снятое Сергеем видео было показано одним из федеральных каналов, после чего воспитанников удалось спешно эвакуировать.
Ну а дальше было опасное дело корректировщика огня в ходе боев в окрестностях столицы ЛНР, формирование собственного взвода в составе роты специального назначения «Мангуст», затем, осенью 2014-го, бои за стратегическую точку на северо-западной линии обороны республики — село Сокольники, с трех сторон окруженное ВСУ и не позволявшее агрессору, перебравшись по Крымской переправе, взять Луганск в кольцо. К моменту Дебальцевско-Чернухинской операции Фомченков уже командовал штабом артиллерии второй бригады народной милиции, куда вошел батальон «Заря». Она довольно серьезно потрепала «укропов» в феврале 2015-го.
Ну а после локальной победы на этом направлении, когда грохот орудий сменился «скрипом перьев», подписывающих очередные соглашения в Минске, россиянин внезапно оставил армию, вернувшись к прежнему делу гуманитарщика и вербовщика добровольцев.
«Тут все предельно просто — полноценной войны нет, — объясняет он свой поступок. — А я, честно говоря, при всем уважении к этой профессии никогда не хотел быть военным. Соответственно, и романтика казармы меня никогда не привлекала. Я принял решение вернуться к тому направлению, где я мог бы быть полезен».
Сергей периодически бывает в России, но максимум по две недели, больше не может.
«Я, честно говоря, не вижу там применения для себя, — поясняет он. — Заниматься в России политикой патриоту страны, имеющему несколько иной, чем нынешняя власть, взгляд на существующее положение дел, просто невозможно, все "затрамбовано". Здесь же я понимаю, что и зачем делаю: по-своему отстаиваю интересы России и "русского мира". Мне нравятся люди Донбасса — простые и трудолюбивые. Сам Луганск чем-то напоминает мне город из советского детства. Мы с дочкой несколько лет прожили в Москве, она ходила в московскую школу, но там так и не нашла друзей, а здесь она нормально общается, ее приняла местная детвора, ей очень нравится. Почему я перевез дочь? Год, пока я находился в Новороссии, она была без меня, на попечении соратниц (супруга Сергея Фомченкова активистка «Другой России» Таисия Осипова находится в местах лишения свободы; по мнению мужа и соратников, ее дело о продаже наркотиков — не более чем политический заказ. — РП). А потом сказала: "Папа, я хочу быть с тобой". И я согласился. А чем я лучше местных, что оставили свои семьи здесь? Судьба Луганска такая же моя, как и их. Поэтому все должно быть по-честному».
Координатор «Интербригад» убежден, что «проект Майдан» направлен исключительно против России, соответственно, натиск на «русский мир» со стороны кураторов киевской хунты будет продолжен, чтобы там ни говорили политики и дипломаты.
«Меня тянет сюда, поскольку конфликт только лишь приостановлен, а проблема так и не решена. И из сорока миллионов жителей Украины, не обладающих западенским сознанием, оставшихся восьми миллионов жителей этой страны сейчас пытаются создать своего рода кулак против России. Если не остановить это сейчас относительно малой кровью, мы получим большую войну с большой кровью. Поэтому я, понимая это, до последнего буду всячески поддерживать и реализовывать проект "Новороссия"».