Социализм, которого не было
фрагменты из доклада группы экспертов Изборского клуба под редакцией В. Аверьянова и А.Елисеева
М
ногие критики революционного социализма справедливо указывали на то, что в нем предлагались весьма радикальные задачи, такие как: отмирание государства, семьи, религии, иерархии в обществе – однако, реальный социализм не только не выполнил этих задач, но по целому ряду направлений обеспечил движение вспять, к традиционным ценностям, и в чем-то оказался даже более консервативным, чем классический консерватизм XVIII – XIX вв. Этот факт сегодня служит одним из оснований идеологического синтеза – между социалистами и консерваторами-традиционалистами. В такой идеологии было бы немало черт социализма, однако в данном случае речь идет о социализме, которого еще не было.
Важнейшая предпосылка христианского социализма состоит в том, что в нем на преобразовательный потенциал социалистической идеи накладывается «узда» традиционных духовных ценностей. Тем самым, инновационная энергия реального социализма балансируется религиозным принципом, подчиняется уже не только абстрактному разуму (гуманистическому или, пост-гуманистическому), но разуму, выносящему высший принцип за свои пределы, – то есть разуму нравственному, совестливому.
В таком случае социализм не стремился бы самонадеянно претендовать на сборку «освобожденных» индивидов в общество заново, «с чистого листа» – но мог бы стать национальным (суверенно-патриотичным), религиозным, общинным. Это был бы не социализм ненависти ко всему миру, в котором он родился, но социализм любви к Отечеству, Обществу и Богу.
* * *
В генезисе социализма на Западе есть загадка: непонятно, почему христианский социализм так долго и трудно прокладывал себе дорогу и в итоге оказался относительно периферийным идейным явлением. Почему те ветви социализма, которые стремились сохранить и отстоять традиционные ценности (к примеру, «феодальный социализм» в духе Томаса Карлейля и «Молодой Англии»), быстро отшумели и сегодня фактически забыты – а вместо них социализм интернационалистический, безбожный и материалистический узурпировал даже само право именоваться социализмом?
Возможным ответом на этот вопрос является специфика развития Запада после Реформации, когда произошло своеобразное взаимопроникновение двух традиций – иудейской и христианской, и возник эмбрион так называемого «иудеохристианства» Нового времени, являющегося на деле религиозной фикцией или фальсификацией (с ним иногда отождествляют «протестантскую цивилизацию», но без достаточных оснований). Возникший в эпоху Просвещения гибрид двух традицийозначал не новое религиозное направление, но взаимную аннигиляцию двух религий, двухсторонний отказ иудеев-ортодоксов и христиан-католиков от духовной сущности, которая хранилась в их общинах, храмах и синагогах и замену его неким остаточным морально-этическим субстратом, к тому же достаточно размытым. В результате возобладал социализм ни иудейский, ни христианский, ни ветхозаветный, ни новозаветный, а как будто «нейтральный».
Европейский иудаизм в XVIII в. претерпел не менее глубокий раскол, чем сама Европа в эпоху Реформации, в результате этого раскола обозначились два крайних полюса: запирание «полноты веры» в религиозном изоляционизме (хасидская революцияконсерваторов-харизматиков), и еврейское «просвещение», гаскала, создавшая все предпосылки для «исхода» огромного числа людей из религиозной традиции в формирующуюся светскую цивилизацию модерна, их ассимиляции и усвоения ими новоевропейской («иудеохристианской») идентичности как замены иудейской ортодоксии. Не секрет, что каббалистические знания в их секулярном формате стали важной составляющей новоевропейской парадигмы мышления. По мысли современного знатока вопроса Яакова Каца, каббала для европейского гуманизма сыграла роль сходную с той, что сыграло затем Просвещение для еврейской гаскалы.
Начавшись с отказа от запрета на ростовщичество, идеология Просвещения развивалась далее в направлении отказа от всех остальных библейских запретов – в этом и заключался тайный мотор становления мира капитализма. По мысли экономиста М.Хазина, «красный проект» частично возвращался к старым запретам и в этом смысле он вполне мог бы рассматриваться сегодня как возврат к библейской системе ценностей, – по Хазину, новый социализм будет сочетаться с христианством в странах с преобладанием христианской культуры (в исламских странах будет развиваться исламский социализм и т.д.). Здесь опять же речь идет не о реальном «красном проекте», а об «умозрительном» социализме, которого еще не было.
По мере втягивания в процесс «секуляризации» третьего сословия новобранцы принимали на вооружение все боле радикальные доктрины. Социализм ассоциировался у них с избавлением от уз общины и рода, от старой веры, отход от узко-национального интереса. Передовым отрядом распространения этого мировоззрения стали «тайные общества» на Западе, а формой общения между «просвещенными» людьми – салоны, куда принципиально был открыт доступ выходцам из другого племени и религии.
В результате просветительского проекта возник классический западный буржуа, капиталист. И уже довольно скоро за ним на сцену истории вышел и идейный социалист. Основные черты предшественника – его космополитизм, его равнодушие и пренебрежение к отечеству, церкви, общине, из которой он вышел, его меркантилизм и прагматизм – все это было унаследовано от ублюдочного папаши капитализма его не менее ублюдочным сынком – социализмом революционного толка. Социализм того же Маркса строился по образу и подобию капитализма, со всеми его родовыми пороками. Фактически социализм марксистского типа предложил заменить мамонопоклонство и узкий эгоизм капиталистов на потребительство и стадный эгоизм пролетариев, отвоевывающих свой кусок общественного каравая. В «Манифесте Коммунистической партии» на упреки в стремлении уничтожить семью и отечество Маркс не отвечает в духе какого-либо положительного раскрытия своего понимания отношения полов или отношения человека к своему народу – напротив, он с вызовом заявляет, что мечтает узаконить и ускорить все разрушительное для человека и человечества, что принес с собой капитализм. Отказ от института семьи и от идеи «отечества», что любопытно, предвосхищал глобализационную неолиберальную повестку нашего времени.
Все другие ветви социализма (религиозный социализм, феодальный социализм, общинный и национально-государственный социализм, в том числе русское христианское народничество) должны были быть оттеснены на обочину – они выдавались носителями нового мессианства за нечто устаревшее и даже морально постыдное, поскольку не соответствовали современному «благородству» – благородству «общечеловеков». Секрет успеха радикального социализма был в том, что он легко усваивался молодежью и нес в себе мощный ниспровергающий заряд, тогда как другие виды социализма не были столь нигилистическими, они предполагали ограничить лишь власть олигархического капитала, но не желали уничтожать окончательно весь «старый мир», подорванный буржуазными революциями – этот «старый мир» был дорог им, поскольку это был их дом.
В таких условиях «высокий социализм» не смог состоялся. Состояться помешало ему то, что в идеологическом мейнстриме к идее социальной справедливости были искусственно приклеены такие, в сущности, не свойственные историческому «социалистическому началу» принципы как:
1. Интернационализм, изначально подрывающий и порочащий мысль о социализме как идеологии национального суверенитета (патриотической идеологии).
2. Воинствующий атеизм, представлявший собой иудеохристианский секуляризм, который, как «собака на сене», не подпускал к социализму никакую религию.
3. Экономический детерминизм, который принципиально занижал и примитивизировал возможности социального развития, которые могли бы быть задачами «высокого социализма» (в этом пункте марксисты а во многом и анархисты унаследовали буржуазный меркантилизм).
4. Материализм как редуцированная метафизика, – «вера только в то, что можно пощупать руками и упование только на то, что можно употребить» – мировоззрение, опять же предвосхищающее расчеловечивание западной цивилизации и подстегивающее данный процесс.
Величайший исторический парадокс заключается в том, что, понимая роль и значение того «взрыва», который произошел в результате взаимной аннигиляции двух религиозных традиций в Западной Европе, невозможно отрицать, что Россия во всей этой драме была не при чем. Она не принадлежала западной цивилизации, она не участвовала в Реформации и Просвещении, она не создавала радикальные теории, – но, тем не менее, основной удар марксистского социализма приняла на себя именно Россия. При этом она умудрилась не погибнуть как империя и цивилизация, но переработала сброшенный в нее ядовитый продукт жизнедеятельности чуждой цивилизации в нечто удобоваримое и даже убедительное для всего человечества.
Редко признают в общем-то очевидный факт: крепостной русский крестьянин владел землей через общину – то есть был мелким землевладельцем, но не в форме частной собственности, а в форме собственности коллективной, общинной. Этим объясняется вековой «социалистический навык» русского народа, полагавшего, что земля Божья и по высшему праву не должна принадлежать человеку-собственнику. Другой малоизвестный факт: после гражданской войны порядка 80% крестьян вернулись обратно к общинной форме, видя в ней оптимальную форму выживания, гарантию от явной социальной несправедливости: от произвола власти и от рисков скупки земли крупным капиталом. Окончательно общинные отношения были разрушены лишь в ходе коллективизации 30-х годов.
Но поразительно вот что. Маркс, в отличие от русских марксистов, прекрасно осознавал, что Россия является своеобразной цивилизацией, и в конце жизни, после изучения большой литературы на русском языке, он признал, что путь развития России может быть совсем другим, чем в Западной Европе. В «Письме Вере Засулич» он писал: «На Западе дело идет о превращении одной формы частной собственности в другую форму частной собственности. У русских же крестьян пришлось бы, наоборот, превратить их общую собственность в частную собственность. (…) Специальные изыскания, которые я произвел на основании материалов, почерпнутых мной из первоисточников, убедили меня, что эта община является точкой опоры социального возрождения России…» В набросках к этому письму, сохранившихся в рукописи, Маркс утверждает мысль, прямо противоположную Плеханову и Ленину: «Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция. (…) Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя». Капиталистическая аренда на английский лад противна сельскохозяйственным условиям России, полагал Маркс, а происходящее после 1861 года разрушение русской общины является не следствием неумолимых законов истории, а злой волей правящих классов.
* * *
У Виттфогеля, Хейхельхейма, а до них у Б.Рицци прослеживается настойчивая мысль о параллелизме древних форм обществ так называемого «азиатского способа производства» по отношению к социализму XX века, который даже предложили назвать «современной формой восточной деспотии». Эта аргументация получила развитие у критиков советского социализма, таких как М.Восленский, М.Джилас. Унаследовал эту трактовку и И.Р. Шафаревич. Подобного же мнения придерживается и отечественный теоретик неотроцкистского толка Ю.И. Семенов, называющий этот тип обществ «политаристским».
Надо сказать, что параллели между «реальным социализмом» советского типа и древними обществами Востока, Африки и Америки напрашивались. Вероятно, первыми провели такую параллель академик Павлов и – уже в эмиграции – Питирим Сорокин. Эту же параллель предсказал Г.В. Плеханов, когда он предположил, что социалистическая революция, свершившаяся в стране с незрелыми для нее социально-экономическими условиями, может «привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перуанской империи, т.е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке».
Глядя из сегодняшнего дня, трудно отрицать, что эти параллели, при всей их внешней правдоподобности, были довольно-таки несправедливыми по отношению к «реальному социализму» в СССР. Ведь в советском проекте в его развитом виде был целый ряд черт, радикально отличающих его от обществ «азиатского способа производства» даже безотносительно уровня развития науки и технологий. К таким чертам относились, к примеру:
- реализация всеобщего права на образование, в том числе относительно эффективная работа социальных лифтов для одаренных людей;
- равноправие женщин;
- передовая медицина, распространяемая на все население, к примеру, впервые в мире созданная в 30-е годы система Скорой помощи;
- система массовой информации и пропаганды, а также культурного просвещения, которая давала не только информационный, но и преобразующий ментальный результат. (Заметим в скобках, что всоединении с духовным потенциалом христианства такой подход к культивированию высших уровней личности в массовом воспитании и образовании должен дать качественно новый эффект; результат такого «христианско-социалистического» воспитания может превзойти даже самые оптимистичные ожидания.)
- система обратной связи, работавшая, в частности, через огосударствленные партийные и общественные структуры (парткомы, месткомы, комитеты комсомола ), позволявшая во многих случаях доносить наверх жалобы и предложения, добиваться решения многих проблем.
Все это лишь небольшая часть примеров и аргументов против уподобления советского проекта обществам «азиатского способа производства». Но и параллелизм между ними тоже имеет свой смысл – смысл этот заключался в том, что принцип частной собственности вовсе не является универсальным в истории, тем более не является он «священным» – он относителен, и применяется по-разному в разных обстоятельствах.
«Реальный социализм» сталинского типа в принципе мог бы продолжить развитие по экспоненте и совершить следующий бросок – к тому, что позднее стали называть «постиндустриальным укладом». Об этом мы уже писали в одном из докладов – «Всплывающая империя», опубликованных в журнале «Изборский клуб» (2015 № 2).
Зададимся другим вопросом: мог ли сталинский строй совершить эволюцию в направлении христианских ценностей? Этот вопрос сегодня дискутируется, и все чаще звучат голоса о том, что такая возможность была. Во всяком случае, при Сталине наметился вектор на отбор общих оснований двух этих мировоззренческих парадигм. По выражению современника Сталина, профессора медицины святителя Луки (Войно-Янсенецкого), «очень многое в программе коммунистов соответствует требованиям высшей справедливости и духу Евангелия». «Я тоже полагаю, - свидетельствовал святитель, - что власть рабочих есть самая лучшая и справедливая форма власти. Но я был бы подлым лжецом перед правдой Христовой, если бы своим епископским авторитетом одобрил бы не только цели революции, но и революционный метод». Сближение Церкви и социализма в эпоху 40-х – начала 50-х гг. вовсе не было тактическим союзом, заключенным ради победы в войне – некоторые малоизвестные высказывания в черновиках и записных книжках Сталина свидетельствуют о более глубоком стратегическом замысле.
Однако уже вскоре после смерти Сталина началось вырождение проекта – при Хрущеве его «подъемная сила» резко сокращается и, хотя по инерции сталинский проект дает еще несколько блестящих результатов в научно-технической области, советская система постепенно опускается в целевых векторах своего развития: от творчества и служения к потребительству. Это превращает ее из альтернативы капитализму, из контрсистемы западного мира в своеобразную «пародию» на него (социализм как недо-капитализм).
* * *
Высказанная Марксом и Энгельсом идея об освобождении человека во имя духовных потребностей, возможно, и не была с их стороны лукавством. Однако, во всяком случае, они очень мало внимания уделили вопросам о том, чем конкретно будет занято человечество после того, как завершится «обратное отвоевывание» его из мира отчуждения. Либо здесь сказалась некоторая их наивность как мыслителей, либо же здесь скрывается тот самый порок социализма, о котором писал отец русского космизма Н.Ф. Федоров: они действительно не задумывались о целях и смыслах духовного роста человека. Речь идет о подмене прогресса человеческого духа прогрессом социальным, а значит о фундаментальной антропологической ошибке – недооценке человека как активной творящей силе истории и космоса (такая трактовка возможна, и обожествление человека есть обратная сторона презрения к нему).
Л.А. Тихомиров, хорошо знавший лево-радикальную идеологию изнутри, писал по этому поводу: «По Оуэну, стоит только изменить внешние условия — и человек начнет роковым образом изменяться. Эта материалистичность, уверенность в “производности” человеческой личности из внешних условий доведена, наконец, до полного завершения в учении Маркса, который принял за аксиому (никогда не доказанную им), будто бы человек и его общественность суть создание условий добывания пищи. (…) Если это воззрение выразить прямо и смело, то должно сказать, что личности совсем не существует. Это настоящая философия человеческого ничтожества». Схожие мысли высказывали и народники, в частности, Н.К. Михайловский.
Социализм исторически может быть реализован на трех уровнях человеческого целеполагания: на уровне базовых потребностей (идеал которого – полный холодильник, развлечения, свободное время без объяснения, зачем оно человеку); на уровне высоких потребностей (идеал – творчество, совершенствование души и ума); наконец, на уровне высших духовных потребностей (идеал – служение, преображение мира, исправление несправедливости, помощь ближним). В этом смысле социализм «ниже пояса» или на уровне желудка может не только не соответствовать, но и противоречить высокому социализму. Сытость, удовлетворенные базовые потребности не являются сами по себе условием для человеческого развития и совершенствования, очень часто они ведут к противоположному результату. К примеру, свободное время человека общества будущего, о котором писали марксисты, может быть «убито» в бесплодных играх и фантазиях. В свою очередь жертвенная любовь не склонна к потребительству, а, напротив, аскетична и ищет не свободного времени самого по себе, а любой возможности, чтобы заполнить освобождающееся время своей миссией – своим служением. Поэтому христианский социализм, в отличие от атеистического, способен дать определенную гарантию от этого сползания на низшие этажи ценностей и утраты высокого предназначения человека.
* * *
На Западе сегодня наблюдается заметный сдвиг в направлении симпатий общества к социализму. Не так давно влиятельнейший Институт Гэллапа провел опрос, в ходе которого выяснилось, что 36 % американцев положительно относятся к социализму. Весьма любопытны данные германского института исследования общественного мнения «Emnid». Согласно им, 88 % респондентов высказались за установление в Германии экономического порядка, принципиально отличного от капитализма. Респонденты согласились с тем утверждением, что капитализм никак не способствует утверждению социальной справедливости, защите окружающей среды и т.д.
В России проблески такого альтернативного уклада были хорошо заметны в эпоху перестройки, до тех пор, пока искусственно не была утверждена госполитика поощрения перехода кооперативных и народных предприятий на начала обычных акционерных обществ. Большой интерес представляет опыт Магомеда Чартаева (союз собственников-совладельцев «Шухты» в Дагестане). Так же, как и в старой русской артели, в его предприятии работники являлись не наемниками, а собственниками (пайщиками) и не получали зарплату, но сами распределяли по справедливости полученный доход. Магомед Чартаев вполне ясно характеризовал свою систему не просто как социальный эксперимент, но как выражение цивилизационной идеи – специфически российский путь. Сегодня идеи Чартаева поддерживает такой неординарный политик и организатор, как губернатор Белгородской области Е. Савченко. На встрече с Изборским клубом в 2013 году Савченко, описывая успехи своей модели социально-экономических отношений, апробированной на Белгородчине, признался, что «следующим шагом должно стать внедрение экономической модели собственников-совладельцев, предложенной российским ученым Магомедом Чартаевым. Когда работающий на каждом предприятии человек не только получает зарплату за свой труд, но и выступает как совладелец части созданного им капитала, который будет участвовать в дальнейшем производстве и приносить работнику дивиденды». В понимании Чартаева, собственность на средства производства в народном предприятии является производной от труда, который вложили отцы и деды ныне живущих пайщиков. Собственность не может рассматриваться только на горизонтальном уровне – одного ныне живущего поколения. Тем самым, собственники-труженики, помня о предках, помнят и о потомках-наследниках – идея собственности переведена на «вертикальный» уровень. А внешний капитал (инвестор, частник, проводники глобализации) не имеют к этой вертикали никакого отношения.
* * *
На XVIII Всемирном русском народном соборе Святейший Патриарх Кирилл огласил концепцию, которая явилась итогом долгой работы и размышлений о ценностях, которые лежат в основе жизни России. Он назвал пять таких ценностей, это: вера, справедливость, солидарность, достоинство и державность. По крайней мере, три из пяти этих принципов напрямую являются ценностями христианского социализма, хотя и два других принципа (достоинство и державность), если вдуматься, также отвечают данному идеологическому синтезу.
В соединении христианства с лучшими чаяниями справедливости, общественного развития и общественной собственности, которая не уничтожила бы, но ограничила бы собственность частную – шанс породить небывалый доселе социализм: религиозный, национально-суверенный, общинно-семейный, нацеленный на углубленное внутреннее совершенствование личностей, а не их нивелировку в многомиллиардном «человейнике».
Христианский и общинный социализм сегодня мог бы предложить проект общества с высокой степенью мотивации своих членов, без разрушения семьи, без обобществления воспитания, при этом с развитым образованием и социальным обеспечением. Это социализм без уравнительности, но и без неконтролируемого разрастания дистанции между богатым и бедным слоями. Социализм без насильственного обобществления, но с доминирующим укладом общественной собственности (государственной, но не только государственной, а также кооперативной, артельной, партнерской, акционерной, муниципальной и прочими ее видами) – то есть социализм сообществ.
Христианский социализм, «высокий» социализм – способ построения гармонии человека с космосом, с природой, с живым миром и с социальным миром. Эта гармония строится через выстраивание отношений с Богом как высшим Регулятором мироздания. В этом смысле обуздание рыночной стихии посредством планирования и обуздание инновационной и экспансионистской энергии общества посредством религиозных запретов и идеалов обладает высшим символизмом. Оно символизирует творение оформленного мира «вещей» из бесформенного хаоса первоматерии.
Социальная история не предопределена, фатализм в этом отношении не уместен, и все разговоры о едином и неизбежном пути развития для человечества недобросовестны и противоречат фактам. Социальные технологии и возможности проектирования более справедливой реальности – неотъемлемое свойство человеческой природы, его сознания. Скрытые возможности социальных технологий, их потенциал задействованы пока в незначительной мере. Но потенциал этот очень велик и значим для людей, доказательств чему много – при этом опыт СССР едва ли не самое поразительное доказательство этому. Социализм строился тогда на основе общества, которое было еще не готово реализовать требуемый потенциал. Тем не менее, поколениям наших дедов и отцов многого удалось достичь.
Говоря о православном социализме сегодня, мы видим два глубинных пласта российской истории – тысячелетнюю православную традицию и опыт социалистических отношений, выразившийся в традиционной русской общине, и как необычайный эксперимент – в советском государстве и обществе XX века. Оба эти пласта опыта драгоценны для нас в XXI веке, и нам не стоит «делать между ними выбор». Такой выбор навязывается нам извне – и мы этим выбором никому не обязаны.
Наш путь – сочетание и синтез лучшего и проверенного опыта наших предков.
С полным текстом доклада «Христианский социализм – приручение дракона» можно ознакомиться на сайте Изборского клуба и в журнале «Изборский клуб» (2016 № 2).