...Вскоре началась демобилизация специалистов, «необходимых для восстановления народного хозяйства». Меня внесли в списки, как инженера железнодорожного транспорта. О Лиде пока речи не было. Хоть она и была в положении, но, кроме нас с ней, это мало кого интересовало. Создалось нелепое положение: меня из армии отпускали, а её – нет. Нужно было немедленно что-то предпринимать.По фронту был приказ о демобилизации женщин с 4-х месячной беременностью. У Лиды этих четырех месяцев ещё не было, и вообще - даже сама беременность ещё не была зарегистрирована. Нужно было пройти медицинское освидетельствование. Я нашёл женщину-врача, капитана медицинской службы, на рынке в Вене купил ей подарок – шикарные белые туфли, что-то ещё, но, осмотрев Лиду, она побоялась дать нужное заключение.
Телосложение Лидуши, её рост, хорошо скрывали первые признаки беременности. Все мои рапорта по команде о её положении, не подкреплённые официальной медицинской справкой, возвращались с резолюциями «Не положено!» и «Отказать!». Тогда я решил подать рапорт на имя командующего Второй воздушной армии, генерала Красовского, который до войны был начальником нашего Краснодарского авиаучилища. Сочинял я его два дня, и мне казалось, что генерал утрёт глаза платочком, когда его прочитает…
Ответ пришел быстро:
«Приказ издан командованием фронта. Отменить его не могу!»
Ничего не поделаешь! А уже сентябрь – вышел приказ о моей демобилизации.
Лида оставалась в армии.
Я плюнул на всё, и решил ехать в штаб фронта, добиваться аудиенции у командующего Конева. Написал рапорт:
«… Командующему фронтом маршалу И.С. Коневу.
Вынужден обратиться к Вам за помощью, получив отказы во всех нижестоящих организациях, так как нарушить изданный Вами приказ можете только Вы сами.
Дело в том, что моя жена, старший сержант Королёва Лидия Филипповна, связистка вверенного Вам полка связи, находится в положении. Срок беременности два месяца и, согласно Вашему приказу, может быть демобилизована только через два месяца. Беда в том, что я, как специалист, уже демобилизован, а жену в положении должен оставить дослуживать эти два месяца. Приказом по части мы зарегистрированы, как муж и жена. Но я - ленинградец, а она из Сибири и, если я оставлю её сейчас и уеду один, её демобилизуют туда, откуда она была призвана – в Ишим. Это другой конец Союза и финансовых средств, чтобы потом снова соединиться, у нас нет…» - ну и тому подобное – лейтенант Громов.
Три дня я околачивался в Бадене, в штабе фронта, ожидая решения нашей судьбы. Знакомые ребята из разведотдела, устроили меня на кормёжку в штабную столовую. На третий день меня вызывают в штаб. В приёмной встречает подполковник, в руках у которого я увидел мой рапорт с резолюцией:
«Старшего сержанта Королёву Л.Ф. немедленно демобилизовать». Подпись – Конев.
Я на попутках пулей полетел в полк, к Лиде. Тамошние штабные встретили как обычно - в упор меня не видя. Но когда я потряс перед их мордами резолюцией Конева, зашелестели по-другому! Лидушины документы были готовы и вручены ей к вечеру. К ужину она вышла в красном платье, которое я ей подарил - она стала гражданским человеком. Осталось оформить сущие пустяки – аттестаты денежный и продовольственный, ордер в военторг на материал, вобщем, Лида осталась в полку до утра.
Вернувшись к себе в часть, я всех удивил успешностью своего, почти безнадёжного, предприятия.
Утром, договорившись с командиром, вылетел с одним из лётчиков – Алефиренко, в полк, за Лидой. Обратно она, впервые в жизни, летела на самолёте, а я добирался на попутной машине.
Но неожиданно возникли сложности с получением моих документов. Дело в том, что когда-то, давно уже, я, как и многие, сменял свой «ТТ» на «Парабеллум». Он был удобнее в стрельбе: основная тяжесть у него приходилась на рукоятку, и он как влитой укладывался в ладони. Завскладом, старшина, отказался принять «Парабеллум» вместо положенного по штату «ТТ», и пригрозил написать рапорт. Ещё бы дошло до командира – Громов не сдаёт личного оружия! Пробовал уговорить старшину и командира – не вышло, оба полезли в бутылку. Ну – думаю, припишут потерю личного оружия, лет пять могут отвесить. Надо что-то придумывать! Решил купить «ТТ» у оружейников соседней части. Пришел днём к ним на склад, спокойно миновал часового у входа. Дверь была открыта. Внутри прохладно и сумрачно. В углу на нарах храпел завскладом. Рядом с ним, на стуле висела его гимнастёрка. Вошёл я тихо – он не проснулся, а я погодил его будить. Осмотревшись, увидел на столе закрытый на замок ящик с надписью «Пистолеты». Рядом с ящиком лежала отвёртка. Решение пришло мгновенно, и так же мгновенно было претворено в жизнь. Я отвинтил петлю с замком на крышке и открыл ящик. В нем рядами, в густой консервационной смазке, аккуратно завёрнутые в промасленную бумагу, лежали пистолеты. Каких там только не было! Единственный «ТТ» лежал на самом дне. Положив сверху свой «Парабеллум», я привинтил обратно петлю с замком. Завскладом за это время даже не перевернулся. Мысленно пожелав ему долгого и спокойного сна, я вышел из склада с видом человека, только что обо всём договорившимся со старшиной. Совесть у меня была абсолютно чиста. В ящике на складе число пистолетов точно соответствовало описи. Один, правда, был не того типа, ну – бывает, ошиблись!
Сдавая этот «ТТ» своему старшине, я отделался взяткой всего в 1000 марок – не совпал номер пистолета. Но не сдай я ТэТэшку, эта история могла мне обойтись гораздо дороже!
Наши с Лидой сборы были короткими. У нас было всего два чемодана с вещами, купленными на рынке в Вене и в Военторге. Кстати, один из демобилизованных техников, еврей, вёз в Москву всего один небольшой, но очень тяжёлый чемоданчик. Впоследствии выяснилось, что он был битком набит швейными иголками – простыми и для машинок. Стоил он тогда в России многие сотни тысяч рублей. А мы везли шмотки…
Командование устроило нам проводы. Было много тостов, много водки. В очередной раз я убедился, что не умею пить – не знаю меры. Но минуло и это. На машинах нас отвезли на вокзал в Вену. Мы заняли удобное купе и стали с интересом наблюдать за погрузкой других демобилизованных. Некоторые умудрялись грузить на крышу вагонов мотоциклы! Смешно и грустно было смотреть на это.