Захар, расскажите, пожалуйста, что строится здесь, в Лапино?
– «Русский лес» – дом творчества, дом культуры. Мысль построить такое пространство пришла ко мне после того, как я несколько раз побывал в гостях у Эмира Кустурицы. Его Дрвенград из декораций (для фильма «Жизнь как чудо») превратился в место сбора всех странных, удивительных, талантливых маргинальных персонажей мировой кинематографической и интеллектуальной элиты – у него бывают крупнейший американский философ Наом Хомский, Том Круз, Джонни Депп, да кто угодно! В России, как мне кажется, нет такого пространства, где не в а-ля-русс стиле, а в нормальном, насыщенном природным воздухом либо дождем месте встречаются люди, которым надо встречаться, которым нужно друг с другом увидеться, помолчать и приходить к каким-то общим точкам взаимопонимания либо ссориться окончательно.
Я решил его создать, в том числе чтобы порадовать себя. Кроме всего прочего, я хотел бы, чтобы у условных Эмира Кустурицы или Ману Чао, когда они приезжают в Россию, было место, куда они могли прийти и познакомиться с самыми разными русскими людьми.
По возможности мы будем развивать инфраструктуру этого места. У нас тут будут свой отшельник, свое крестьянское хозяйство – коровки, козочки; детские площадки. Может быть, какие-то будут музейные вещи, художественные выставки. Это пространство должно не имитировать русскую культуру, а воспроизводить ее в близком к оригиналу виде.
– На древнерусской теме хотите заработать?
– Мы бизнес-планов себе пока не рисовали. Сейчас это культурологический проект. Возможно, впоследствии будут концерты, выставки, еще какие-то вещи, за которые посетители будут платить.
Мир не без добрых людей, и мы нашли тех, кто готов инвестировать. У нас такая сложилась ситуация, что каждая среда так или иначе зациклена на самой себе. Вот есть художники – они знают только художников. Есть поэты – знают только поэтов. И бизнесмены тоже в кучке, но они хотят с кем-то общаться. Есть такие бизнесмены, которые хотят, например, сесть за общий стол с Никитой Сергеевичем Михалковым или с Серегой Шаргуновым или услышать песни под гитару. И они готовы ради этого вкладываться.
– Можете немного рассказать об экономике этого проекта? Интернет всколыхнула новость о том, что «Русский лес» токенизирован. Кому пришла в голову эта идея?
– Я максимально далек от этого. Есть люди, которые занимаются проектом профессионально. Надо какие-то средства привлекать, и они делают то, что им понятно, а мне не очень.
Ред.: Продюсер проекта «Русский лес» Дмитрий Кузнецов рассказал, что сейчас все желающие могут стать участниками полузакрытого клуба «Русский лес», купив токены Lapino – ими впоследствии можно будет оплатить проживание на хуторе, поход в баню или участие в лекции. Перед выпуском токенов участники проекта советовались с фермером и криптоэнтузиастом Михаилом Шляпниковым. А в качестве эксперта по коммерциализации хуторской жизни привлекли Германа Стерлигова. Правда, обещают, что хлеб будут продавать дешевле, а не за полторы тысячи рублей за буханку, как этот «мироед».
Я не бизнесмен, я просто культурный куратор этого проекта. Знаете, в Нью-Йорке есть ресторан «Русский самовар», который открыли Бродский, Барышников и Каплан. Я был у них в гостях. Естественно, там один Каплан находился. Тем не менее все знали, что к этому месту Бродский и Барышников имели отношение, и все туда шли. Поэтому я буду сюда по возможности заезжать. Думаю, что смогу запустить этот проект, чтобы он был самовоспроизводящийся, потому что здесь и со мной, и без меня могут люди встречаться, собираться. Главное, чтобы было места много. В отпуске я собираюсь вообще тут жить.
– И писать? Можно ли сегодня заработать писательским трудом?
– Ряду писателей – да, можно. В моем случае работает очень много сопутствующих вещей. Сначала ты зарабатываешь себе имя как писатель, а потом на тебя начинает работать разнообразная писательская кухня. Ты продаешь новую книгу, потом эта книга переводится на иностранные языки. Допустим, у меня на 20 или на 25 языков переведены книги, их периодически покупают разные страны. Кто-то платит много, кто-то меньше. Еще средства приносят театральные постановки, права на экранизацию, выступления.
Пока я не переехал в Донбасс, я достаточно много гастролировал. Сейчас гораздо меньше, может быть, раз в три-четыре месяца выезжаю, делаю три-четыре выступления и опять возвращаюсь. Это все связано с литературным бытием. Потом ты уже можешь выступать в качестве аналитика по тем или иным вопросам, культурологическим или не совсем. Тебе могут заказать какой-то текст по этому поводу как литератору и как человеку, который осмысляет какие-то вещи. В итоге собирается вся эта разнообразная структура окололитературная, которая может позволить мне так или иначе содержать свою семью.
– На писательство сколько приходится примерно?
– Я последние два года вообще не писал книг в связи с переездом на Донбасс. В целом мои доходы из-за этого очень сильно упали. И гастролей было меньше, и книг было меньше, и ряд иностранных издательств отказались сотрудничать: сказали, что они не будут иметь дело с террористом. Но потихоньку эта тема стала затихать, и они поняли, что все-таки выгодней меня тихонько покупать, тихонько продавать, чем совсем со мной дела не иметь. В ряде стран мои книги были достаточно успешны: и во Франции, и в Польше… В Италии я только что получил крупную литературную премию.
В прошлой своей жизни, довоенной, я месяца 3-4 в год работал как писатель. Я уезжал в свою деревню и писал новую книгу, а потом остальное время занимался другими делами. Чем больше книг, тем больше они на тебя работают.
– Вы все-таки успешный писатель и поэтому можете говорить, что этот труд приносит деньги. А вообще, таких людей в России много?
– Не очень много. В целом доход приносит не сама литература. Условно говоря, Дмитрий Быков читает лекции, выступает на радио, ведет какие-то программки, гастролирует. Это все литература, но на грани шоу-бизнеса. Так, на самом деле, было всегда. Скажем, если вспомнить Есенина или Маяковского, они же гастролировали непрестанно, все время выступали. Они на своих книжках не зарабатывали. Как музыканты. Музыканты сейчас не зарабатывают на альбомах: Гребенщиков или Шевчук зарабатывают исполнением своих песен. Это плюс-минус схожая ситуация. Ну, Акунин зарабатывает, наверное, книгами. Улицкая зарабатывает.
– Вы страдаете от пиратства?
– Я никогда не считал деньги, которые из-за этого теряю. Особенно об этом никогда и не задумывался, кроме одного случая, когда мне предложили подписать коллективную бумагу против пиратов. Я говорю: «Да ладно, воруют и воруют. Может, людям есть нечего, дети у них голодные». И мне тогда мои издатели показали фотографию одного из основных держателей пиратской сети, и его дом, может быть, больше этого в 12 раз, где-то в Майями. «Посмотри, как он живет, и не переживай о его доходах», – сказали они мне. Это было лет шесть назад, и это единственный раз, когда я выступил как-то против пиратов. Так, в целом: ну, пираты, черт с ними!
– Чувствуете какую-то угрозу бумажной книге?
– Нет-нет, эта угроза сходит на нет, потому что процент роста продажи электронных книг во всем мире замедлился и находится на уровне 0,3-0,8% в год. Во Франции продажи электронных книг в последнее время не росли и сейчас даже стали снижаться. В Германии то же самое. В России печатная книга по-прежнему популярна. У меня печатных книг продается в 20 раз больше, чем электронных – люди любят бумажную книгу и в России, и в Европе, и везде.
– В целом как вы книжный рынок в России оцениваете?
– Оцениваю не очень хорошо, потому что радикально уменьшилось количество книжных магазинов. Точный порядок цифр не помню, но, условно говоря, в Советском Союзе было 20 тысяч магазинов, а сейчас осталось 6 тысяч. Колоссальные пространства российские – даже не маленькие городки сибирские, дальневосточные, а крупные города – не получают 50% книг, которые стоило бы прочитать.
Я помню, мы в свое время ехали от Нижнего Новгорода на поезде до Владивостока, и в Красноярске очень богатый книжный магазин, дальше – победнее, а в Улан-Уде уже ничего нет. А до людей, которые живут где-нибудь в Салехарде или в Южно-Сахалинске, вообще хороших книг не довозят просто. Советская система распространения книг работала в 100 раз лучше. В каждой деревне (я сам вырос в деревне), в маленьком городке, в любых самых незаметных населенных пунктах были замечательные книжные магазины, где можно было купить то, что и в Москве не всегда купишь. Сейчас этого нет. Государство должно более серьезно к этому относиться.
– Вообще, книга – дорогое удовольствие.
– Оно и в Европе тоже дорогое. Там издания стоят раза в 3 дороже. Книга – это все-таки определенная вещь, которая должна что-то стоить.
Кроме того, большие наценки делают сами магазины. Им, видимо, выгоднее на книжку сделать наценку 500 рублей и продать одну, чем привезти пять и сделать наценку по 10 рублей. Видимо, так они рассчитывают свою финансовую прибыль и ведут себя, конечно, не очень корректно. Но это тоже все можно регламентировать, если будет желание.
– Мы поговорили с вами о системе распространения, а что вы думаете о качественном наполнении книжного рынка? О том, сколько на нем сейчас игроков, появляются ли новые какие-то фигуры?
– Я на два года вышел из этой системы, не очень следил за тем, что происходит. На мой взгляд, ситуация в литературе хороша, потому что есть сильнейшие писатели: Алексей Иванов, Александр Терехов, Михаил Тарковский, Олег Ермаков выпускает книгу за книгой, к сожалению, не столь читаемые, как стоило бы. Вот появился молодой писатель Сальников (Алексей Сальников – ред.), вроде бы заметный. Есть мастера старейшие, есть молодые ребята; какая-то движуха происходит. Это очевидно, когда мы встречаемся на ярмарках (я был на них два раза за последние два года). Пишет Вадим Левенталь, Сергей Шаргунов выпустил книжку свою замечательную. Герман Садулаев выпустил новый роман. Есть из чего выбрать, есть что почитать. Это нормальная, во многом превосходящая европейскую ситуацию литературная жизнь, потому что достаточное разнообразие присутствует, широкая линейка – и идеологическая, и стилистическая.
– Вы-то нас порадуете новой книгой?
– Я хотел бы. Может быть, я сейчас в отпуск уйду и напишу биографию Сергея Есенина, потому что предыдущие биографии Сергея Есенина меня не устраивают по многим причинам, и я хотел бы сделать своего Есенина. Не проза – за прозу, может быть, как-нибудь потом возьмусь. А вот биографию Есенина я бы написал.
– Вы уверены, что биографию Есенина кто-то возьмется издавать?
– Любую книгу, даже если я напишу «Колобок-3», конечно, купят. Не было у меня книг, которые не были бы успешны и востребованы.
– Тогда, может быть, поделитесь секретом своего успеха?
– Я неплохой писатель с достаточно парадоксальным взглядом на жизнь. В тот момент, когда я приходил в литературу, люди немножко устали, видимо, от постмодернистских игр и от того, что литература населена в основном стареющим менеджером среднего звена. Этими несчастными московскими людьми, которые ошалели от собственной пустоты, от собственного «Духлесса» бесконечного. И тут вдруг явились какие-то совершенно неожиданные персонажи – нацболы, деревенские парни, гопники, маргиналы. И люди вдруг увидели свой народ, с которым они не сталкивались. Видимо, поэтому меня часто сравнивали с Горьким, потому что и до него была вечная тоскливая жизнь русской аристократии, а с ним вдруг явились пролетарии, Власовы, молодые революционеры. И все: ух, смотрите, какая у нас есть Россия! Там много разных персонажей, не только Болконские. Может быть, такой эффект тоже сыграл свою роль.
Кто, кроме меня, будет описывать ополченцев, допустим? Их же никто в глаза не видел, но всех пугали, что есть такие страшные люди, которые всех съедят. Это же удивительные, фактурные люди. Для москвичей можно с тем же успехом описывать инопланетян, зеленых человечков, потому что о них не знают, их никогда не видели.
– Если литература вам вдруг надоест, каким видом бизнеса вы хотели бы заняться?
– Никаким. Я хотел бы заниматься тем, чем занимаюсь, чтобы мне за это приносили мед и молоко, – книги писать.
Беседовала Анна Орешкина
Источник
Источник