Здравствуй, Украина!
Я помню, что тебе сегодня двадцать семь, четыре из них ты нас ненавидишь, ненавидишь люто — танками, Градами, Ураганами, Смерчами, etc. Ненавидишь наших стариков, женщин и детей, наших шахтёров и металлургов, наших учителей и врачей. Ты ненавидишь язык, на котором сама же и говоришь, ненавидишь культуру, частью которой сама же и являешься, ты ненавидишь всё, что было у нас общего, но сильнее всего ты ненавидишь нашу общую память о Великой войне. И не говори мне, что это не так.
Я знаю, дорогая Украина, что меня учили тебя любить — пристрастно и всем сердцем. И я любила тебя, расхристанную, простоволосую, красивую, плодородную. С твоими протяжными народными песнями, с твоим золотисто-лазоревым флагом — мою крылатую прекрасную страну, которой больше нет. Ты для меня умерла 2 мая 2014 года в Одессе.
Дорогая Украина, ответь мне на несколько вопросов. Что с тобою стало? Почему вместо 52 миллионов твоих пухлощёких детей теперь меньше 40 миллионов тех, чья жизнь тебя интересует меньше всего на свете? Как так получилось, что ты вырастила, а ведь растила скрупулёзно и долго, такую преступную, вороватую и хладнокровную власть? Как так вышло, что твоя система управления сгнила заживо, что ты потеряла и любовь, и уважение к детям своим? И я сейчас говорю даже не о тех, кого ты называешь сепаратистами и террористами, я говорю о тех, кого ты всё ещё считаешь своими лучшими детьми? Кто надоумил тебя, Украина, посылать свою армию против своего народа?
Знаешь, Украина, в моём городе есть памятник, на нём высечено: «Аллея ангелов. Памяти погибших детей Донбасса». Четыре столбца фамилий и имён, самым младшим, Жук Кире, Сидорюку Кириллу, Подлипской Насте, был всего год, когда ты забрала у них жизнь. За что? Этот памятник должен стоять в Киеве, ведь эти дети — тоже твои. До какого ужаса ты дошла, в какую бездну скатилась, когда ты уже напьёшься ненависти, Украина, и поймёшь, что в этой войне тебе не победить, ведь ты заранее её проиграла весною и летом 2014 года.
Как так случилось, Украина, что девочка, которая писала о тебе первые неловкие стихи на украинском языке, теперь с ужасом смотрит на свой трезубчатый синий паспорт и слова не может вымолвить? Как так вышло, что ты расстреливала наши церкви, школы, детские сады и жилые дома, а потом хладнокровно утверждала, что это мы сами себя обстреливаем? За какие грехи ты разместила меня на «Миротворце», Украина, за то, что я не уехала из Донецка, не предала свой родной город и продолжила работать в вузе?
Чего ты добилась Украина? Денег? Уважения? Мне смешно, дорогая моя. Если бы у тебя были деньги, твои старики жили бы не так, как живут, твоя молодёжь не искала бы счастья в других странах. Об уважении и вовсе ни слова. Не уважаема ты, а унижаема, и ты сама до этого дошла. Некого винить! Ты продалась, прекрасная моя Украина, я уже писала тебе, что на заёмные деньги судьбу не купишь, она продаётся только за свои собственные. Но ты не слышала меня и вряд ли услышишь. Я почти не пишу на украинском, а ведь раньше я гордилась теми своими стихами, не могу, один из самых певучих языков мира стал недоступен мне из-за преступлений твоих, Украина.
Останови войну, Украина, вставай и останови! Не ради нас, ради себя же! Не молчи, не шушукайся на кухне, вставай и останови убийства, перестань воспитывать детей в атмосфере ненависти, не шей больше камуфло, не точи ножи, не выпрашивай броники и стволы.
Я вне политики, но это моя война,
она постучалась утром, мы пили кофе.
И кто-то сердитый, пряча бойцовский профиль
под чёрною маской, сказал: «Ты теперь вдова!»
А я ему отвечала, чтоб уходил,
что муж мой ему неровня, но с автоматом
спорится ровно так же, как с бюрократом
в мирное время, где тихо поёт винил,
и тянется над фарфором седой дымок,
ложки стучат о донья пустых тарелок,
и нет никакого дела до перестрелок,
в которых один — смертельный всегда итог.
Юный июнь испуганно трёт глаза,
со страхом глядит на мир из-под русой чёлки,
где кофе разлит, а фарфоровые осколки
похожи на зубы, — и путь перекрыт назад.
Что с нами будет, привыкшими жить в тепле,
делать уроки с сыном и ездить к морю?
Знаешь, я в детстве пела в церковном хоре,
сейчас же мой голос подобен гнилой культе.
Знаешь, ведь мне так мало по существу
надо от жизни, буковки да картинки,
утром проснуться, в кофе добавить сливки
в мире, где Бог навсегда запретил войну.