Константин Валерьевич Малофеев, основатель телеканала «Царьград», председатель общества «Двуглавый орёл», и журналисты редакции обсуждают главные темы октября 2018 года, факты, смыслы и то, что реально стоит за происходящими событиями, в программе «Идеократия».
Идеократия — власть идей [гр. idea идея + kratos власть]
Андрей Афанасьев, политический обозреватель телеканала «Царьград»:
Константин Валерьевич, здравствуйте. В эфире программа «Идеократия» с Константином Малофеевым. Мы разбираемся в идеях, стоящих за событиями, задаем вопрос по самым резонансным темам прошедшего месяца. И предлагаю, конечно, начать разговор с трагических событий в Керчи. Мы вдруг как общество осознали, что мы не готовы к такого рода вызовам. Огромное количество людей не понимает, как на них реагировать. На ваш взгляд, что нужно сделать, чтобы такие трагедии не повторялись?
Константин Малофеев, основатель телеканала "Царьград", Председатель Общества «Двуглавый Орёл»: Мне кажется, что мы должны прекратить залечивать. Мы должны не зализывать, замазывать рану, а мы должны лечить болезнь. И болезнью, конечно, является пропаганда насилия.
Можно пытаться повторять либеральный дискурс и говорить о том, что не виноваты ни книги, ни музыка, ни клипы, ни компьютерные игры, ни киноиндустрия. Вот какая бы ужасная ни лилась оттуда грязь, какой бы ужас, какое насилие, какая кровь, каких маньяков бы ни показывали, это никак не влияет на зрителя. Это никак не влияет на подрастающее поколение. Это ложь. Это хорошо понятная, очевидная ложь для любого отца или матери подростка. Они прекрасно знают, что в какой-то момент ребенок начинает жить - тем более сейчас, когда они не расстаются с гаджетами, - они начинают жить в интернете и они потребляют эту продукцию. Вся эта продукция полна насилия. Сейчас оказывается, что этот керченский подросток – он питался фильмом «Класс». И в этом фильме в деталях показывалось, как, собственно говоря, происходит практически то же самое, что он вытворил. Есть клип какого-то известного нашего рэпера, в котором есть такая же музыка. Он наслаждался и собирал информацию о разных маньяках. Он с интересом читал и участвовал в пабликах и соцсетях неонацистов. Он играл в стрелялки, шутеры так называемые, в GTA и «Дум». Весь набор того, что он делал в жизни, его подводил к тому, что случилось. Да, нам могут ответить, не всякий, кто видит фильм с насилием, это сделает. Безусловно, не всякий. Ну, так почему же тогда мы запрещаем какие-то другие вещи, вот на улице? Например, не всякий, нарушивший Правила дорожного движения, превысивший скорость до 200 километров в час по городу, собьет пешехода. Далеко не всякий. Но опасность вырастает драматично. Это та самая история. У нас есть закон, он называется 436-й, о маркировке различной видео- и кинопродукции.
Но у нас нет соответствующей маркировки видеоконтента в интернете, ребенок может получить любой, и в любом этом контенте могут находиться вещи, гораздо более ужасные, чем в кино. У нас нет маркировки музыкальной продукции. У нас нет маркировки компьютерных игр. То есть мир, с которым соприкасается подросток, никоим образом не защищен от вредного контента, который приведет его к суициду…
Психиатры, психологи рассуждают: это был у него суицид с тем, что он забрал с собой столько людей. Или он сначала был жесток, а потом забрал с собой столько людей. То есть основным мотивом было убить или основным мотивом было убиться. Какая разница! Главное, мы видим, что насилие не запрещено. У нас очень много этого насилия, которое льется на ребенка, на подростка с экрана. Мы должны это прекратить.
И это возможно. Потому что мы сделали это для кино. Почему не сделать это для другой продукции. Почему нам не маркировать подобным образом видеоклипы, музыкальную продукцию. Почему таким образом не маркировать компьютерные игры. Потому что компьютерные игры бывают очень разные. Есть компьютерные игры, в которых действуют фантазийные персонажи, а есть реальная жизнь, где играющий как будто бы ходит вот с этим дробовиком и в кого-то стреляет. Этого нельзя больше так оставлять. Нельзя слушать тех людей, которые поднимают вой, которым плевать на то, сколько будет убито, но лишь бы сейчас им оставили такую возможность, смотреть порнографию, смотреть фильмы с кровищей. Вы хотите это делать – вы можете легко доехать до соседних стран. Вон, пожалуйста, поезжайте туда, где это разрешено. У нас абсолютно открытые границы. Но здесь, если мы хотим прекратить, мы должны что-то делать. И это что-то – не причитания по поводу этого конкретного случая, этого конкретного ребенка и его семьи. Да, семья была сложная. Да, отец, насколько я понимаю, выпивал, мать в секте «Свидетели Иеговы». Мы будем разбирать этот конкретный случай, который уже произошел, или мы будем задумываться о том, как нам сделать, чтобы этого больше не было? А чтобы больше этого не было – нам надо решать проблему с насилием. С рекламой и пропагандой насилия. Что мы делаем вместо этого? Мы вместо этого показываем на всю страну пять минут видеоролик о том, как он ходил, убивал, чтобы другие дети посмотрели. Мы должны не этот ролик показывать. Как можно меньше, кратко, сухо, лаконично сообщать об этой трагедии. Но зато в профессиональном сообществе, в том числе включая законодателей, задача которых принимать законы, здесь, в соседнем здании Государственной Думы, мы должны принять соответствующее законодательство, которое ограничит насилие. Тогда не будет почвы. И тогда мы не будем трястись. И не будем искать эти индивидуальные случаи и потом переживать, хоронить наших детей, смотреть в глаза родителям и делать вид, что мы ничего не можем сделать. Потому что у нас такая открытая страна и такая открытая у нас информация. Я помню, как семь лет назад принимался закон против распространения детской порнографии, какой был либеральный вой. Наша Лига безопасного интернета этим занималась. Вой был: нельзя этого допускать. Ничего, сделали. В три раза уменьшилось количество этих материалов. Намного стало труднее их найти. Эта гадость не стала ниоткуда выпадать. И ничего не случилось. От этого никто не перестал пользоваться интернетом, свободы не стало меньше. Так и в этом случае. Мы должны законодательно ограничить пропаганду насилия.
Мы должны маркировать соответствующим образом продукцию. Например, если это YouTube, то YouTube должен получить соответствующие регуляторные нормы, наши, российские, по которым он должен прекратить показывать вот такие образцы маньячного насилия.
Поэтому, на мой взгляд, выводы мы должны сделать не в отношении этого конкретного случая и обсуждать, вахтерша там сидела или вооруженный охранник должен сидеть, или вот «Свидетелей Иеговы» запретили, а если бы запретили чуть раньше, то мать бы, может быть, больше занималась ребенком. И вообще, отец пьет, поэтому надо зарплату повысить. Это всё не об этом. Если бы все эти причины по-прежнему были, но при этом ребенок не видел никогда примеров публичных казней, маньяков или не играл в соответствующие шутеры с какими-то украинскими нацистами вместе, то он бы как-то по-другому самореализовался. Даже имея такой набор социальных предпосылок. Поэтому, на мой взгляд, причина в бесконтрольном распространении насилия, в пропаганде фактически насилия, которую мы допускаем.
А.А.: Такого рода информация распространяется через социальные сети, которые проникли уже везде, практически в любые сферы жизни современного человека, особенно подростка с гаджетом в руке. Очень мало позитивной какой-то положительной повестки в социальных сетях, особенно в сегменте, нацеленном на подростков, от 15 до 20 лет. Как-то можно там что-то сделать? Или мы бессильны и, по сути, их воспитывает кто-то другой.
К.М.: Это первый шаг, по нему надо идти. Лига безопасного интернета обратилась - и нас поддержала Елена Борисовна Мизулина, сенатор - с тем, чтобы внести поправки, прежде всего, начать с того, чтобы обязать социальные сети администрировать подобные группы.
Они способны это делать, совершенно. Они оснащены инструментарием, через семантический анализ в этих группах понять, чем интересуются эти группы, и блокировать работу групп, которые занимаются тем, что в обычной жизни было бы криминалом. Это вполне себе по силам социальным сетям. Поэтому социальные сети, конечно, должны осознавать бОльшую ответственность. Мы все с вами знаем: наши с вами коллеги были забанены Facebook. Потому что там западэнское лобби. И вот западэнское лобби занимается тем, что даже за слово «хохол» в Facebook банят твой аккаунт. И ничего. Это нормально. Никто не говорит о том, что они нарушают свободу слова. Мы здесь говорим не о слове «хохол». Мы здесь говорим о гораздо более серьезных вещах. «ВКонтакте» и в Facebook, безусловно, должны над этим работать. И их можно подтолкнуть административной ответственностью. На мой взгляд, социальные сети должны это делать. Это про негатив, как его ограничить. Теперь то, что касается позитива. Для того чтобы позитива было больше, позитива больше должно быть в жизни. Социальные сети, к сожалению, конечно, с небольшим культурологическим отклонением, связанным с потенциально возможной анонимностью, но в основном отражают происходящее вокруг нас. И вокруг нас, к сожалению, я вернусь к своему первому пункту, к пропаганде насилия, у нас много пропаганды насилия, агрессии, жестокости, сексизма. И с этим подростки сталкиваются, выходя из розового детства, немедленно. Посмотрите на модную музыку рэперную. Это же совершеннейшая агрессивная среда. Вы посмотрите на агрессию, которая там льется на них с экранов телевизоров, с разной кинопродукцией, с фильмами ужасов. Это очень далеко от того, с чем действительно должен сталкиваться неокрепший мозг подростка. Вот что с этим делать – это тоже вопрос законодательный. На мой взгляд, ограничение пропаганды насилия приведет к снижению и негатива. Потому что будет больше светлого, просто будет больше светлого, потому что меньше станет темного. Его просто в процентном соотношении станет больше, даже если его будет как сейчас. Их внимание отвлечется на более интересные, добрые и светлые вещи. И это даст нам возможность все-таки меньше переживать и от раза к разу все-таки не жить в форс-мажоре. Здесь мы «Синий кит» обнаружили, суицидный, здесь мы обнаружили какого-то поклонника «Колумбайна». Это надо прекратить. Надо перестать пропагандировать имя Герострата. Мы помним с вами, что Герострат сжег мавзолей в Галикарнасе, для того чтобы его имя вошло в историю. И он был запрещен тогда умными городскими властями Галикарнаса.
Это потом его имя всплыло, неразумные историки сделали то, чего он добивался. Мы делаем ровно то, что они добиваются. Это так же, как отвечать на требования террористов. Почему говорится, что нельзя отвечать на требования террористов. Потому что они следующий теракт устроят.
Вот эти все суицидальные поползновения подростков связаны с тем, что вот я хочу прославиться. Я сейчас живу там в своей никчемной жизни, как ему кажется, которая на самом деле волшебная, по сравнению с тем, когда ее не будет. Так вот, этому подростку должно быть ясно на 100 процентов, что никогда он не получит публичность за то, что он совершил… Он точно знает, что его будут показывать неделю по всем каналам. И вот так он прославится, не знаю для чего. Для того чтобы какая-нибудь там девочка обратила внимание, которая мимо прошла. Мало ли что у подростка в этот момент в голове, в его неокрепшем сознании. Чтобы мама, наконец, поняла. Кому он там что доказывал. Это дети. Мы ответственны, взрослые, за контент, который они смотрят. Эти не их выбор, это наш выбор. Мы должны за это отвечать.
И поэтому мы должны постараться сделать так, чтобы наши дети не наблюдали этого насилия впредь. Наш канал рассчитан все-таки на взрослых, поэтому я предполагаю, что подростки нас особенно не смотрят. Я адресуюсь сейчас к их родителям. Для подростков на широких экранах, в социальных сетях как можно скорее надо закрыть эту волну и перевести ее в профессиональное русло, когда эту проблему будут обсуждать психиатры, законодатели, те люди, которые в состоянии решить проблему. А не те, которые в состоянии поболтать о ней. Поскольку мы относимся к первой категории людей, и мы часто были инициаторами разных законодательных инициатив, то мы имеем право это обсудить. И мы предлагаем все-таки делать это не так долго, чтобы мы не были похожи на тех же кликуш, которых сейчас осуждаем.
Михаил Смолин, заместитель главного редактора Телеканала «Царьград»:
Да. На Валдайском форуме в Сочи президент сказал несколько ярких фраз, которые хотелось бы обсудить. Я зачитаю. «Агрессор должен знать, что возмездие неизбежно. Что он будет уничтожен. А мы жертвы агрессии, и мы, как мученики, пойдем в Рай, а они просто сдохнут. Потому что они даже раскаяться не успеют». Как бы он расписал некие последствия ядерной войны. И дальше назвал себя самым правильным, самым настоящим националистом и самым эффективным националистом. Хотелось бы узнать вашу интерпретацию сказанных президентом слов.
К.М.: Я бы все-таки не называл президента националистом. Потому что он в данном случае как бы отвечал на агрессию. Он сказал это не инициативно, его спросили. И я хотел бы подчеркнуть безупречность сотериологии нашего президента, который явил себя очень знающим богословом.
Потому что тот, кто пострадал безвинно, а это те, на кого пришелся потенциальный ядерный удар, а мы знаем, что в американской доктрине он есть, а у нас его нет, - так вот, эти люди, которые в одно мгновение могут погибнуть от руки врага, они мученики.
А вот то, что случится с теми, кто осуществил эту агрессию, то, конечно, у них будет совсем другая загробная жизнь, потому что они осуществили убийство. А ракеты долетели до них, ответные, раскаяться они точно особенно не успеют. Поэтому я бы тут подчеркнул вот этот аспект.
Я думаю, что ответ президента вызван тем, что уже обсуждалось не раз. Что наши заокеанские коллеги, или агрессоры в этой гибридной войне, в которой мы уже с ними существуем, они, конечно, совершенно потеряли всякое чувство меры. Потому что они смеют постоянно уже в своих средствах массовой информации или в каких-то информационных вбросах бесконечно говорить о потенциальной войне с нами. И это никуда не годится. Потому что так не было в старой дипломатии, о чем говорит Лавров, так не может быть. Не через средства массовой информации, не через твиттеры обмениваются страны своими нотами протеста или претензиями. Для этого существует целая дипломатия. Сейчас вся дипломатия порушена, и где-нибудь в CNN, а то и не в CNN, а в каком-нибудь заштатном «сливном бачке» американском может выскочить чья-то цитата, какого-нибудь офицера неназванного из Пентагона, и на это должен отвечать президент Путин.
Примерно вот так это сейчас устроено. Поэтому, конечно, здесь был легкий элемент раздражения со стороны президента. Потому что уже сколько можно реагировать на эти фантомные угрозы.
Тем самым он хотел сказать, что, если эта угроза не фантомная, то вам мало не покажется. А поскольку все это не больше как словоблудие, то давайте это прекратим. Вот что стояло за этим ответом. Но для нас, для патриотов, этот ответ характерен, и он показывает, что президент Путин – это именно тот лидер, вокруг которого мы сплачиваемся. Потому что он не отделяет себя от России.
И то, как он говорит, это речь человека, который чувствует себя лидером страны и в мире, и в войне. А это тот человек, который достоин, и поэтому ведет страну, и мы ему доверяем. Мы понимаем, что он осознает всю ответственность. И поэтому, когда он говорит такие слова, это означает, что он очень хорошо понимает накал противостояния. И мы надеемся, что не допустит никакой эскалации.
М.С.: Да, и приятно было услышать, что это все в христианской парадигме воспринимается президентом.
К.М.: Это точно.
М.С.: Давайте перейдем к следующей теме. Председатель Конституционного суда Зорькин написал пространную статью о том, что Конституция имеет возможность улучшения, что ее можно улучшить, что она не так стара, и что в ней можно что-то корректировать. Видимо, исходя из мысли, что Конституцию в обществе воспринимают как что-то такое из 90-х годов, что вполне требует сегодня уже перемен. Ваше мнение по этому поводу.
К.М.: Я уже не раз высказывался на эту тему. Конституционный процесс, как Валерий Дмитриевич пишет, он существует в развитии. Конституция развивается. И она может развиваться как путем толкования, чем занимается Конституционный суд сейчас, так и путем внесения поправок. Потому что Конституция – это вовсе не какой-то там мертвенный камень, который однажды положен в основание, палладиум нашего государства и который нельзя тронуть.
И, конечно, эти мысли очень нам созвучны. Потому что мы тоже полагаем, что это совсем не сакральный камень. И более того, мы считаем, что эта Конституция просто откровенно плоха. А плоха она потому, что она писалась в годы максимального унижения России, в 93-м году. И, соответственно, то, что писалось тогда, в момент засилья американских советников, с которыми мы сейчас находимся в состоянии гибридной войны, безусловно, не может быть нами признано хорошим временем, когда родилась Конституция, которая отражает самоидентификацию русского народа. Главная задача Конституции – служить основным законом. А основной закон должен отражать основные принципы существования, будем говорить в юридических терминах, нации. Конституция 93-го года ничего подобного не отражает. Более того, Конституционное совещание было искусственно прервано тогда неконституционными действиями Ельцина, который совершил государственный переворот, разогнал парламент. А потом в спешном порядке голосовали за Конституцию. Причем до сих пор не знают, где эти бюллетени, по которым голосовали. Есть даже такой аспект. И вот, с этой Конституцией 93-го года мы живем.
И в этой Конституции самое хорошее – это то, что мы ее стараемся не замечать. Как мы сейчас управляемся - мы уже не раз говорили, это совершенно авторитарный режим, близкий нам, монархистам. Решения принимаются, как и положено, как и должны приниматься в России, в связи с интересами государства, а вовсе не с этой непонятной Конституцией, которая писалась, опять же, повторюсь, американскими либералами вместе с нашими учениками, восторженно принимавшими этот шаблон, ровно такой же, как у всех восточноевропейских стран, где тоже американские советники над этим поработали. Поэтому это очень отрадно, что Валерий Дмитриевич об этом говорит.
Это близко мне, как государствоведу. Я заканчивал все-таки юрфак МГУ, как специалист по конституционному праву. И меня это живо интересовало еще тогда. А когда я учился – как раз писалась эта Конституция. Поэтому я знаю, о чем говорю. Я не принимал участия, будучи третьекурсником, в Конституционном совещании. Но мы следили за этим процессом, как студенты соответствующего профильного направления. А после этого я работал в Белом доме, в Верховном Совете, и тоже помню эти процессы. Поэтому давно назрела и перезрела необходимость изменения Конституции. Жалко только, что Валерий Дмитриевич не воспользовался своим конституционным правом.
Согласно статье 100-й нашей Конституции, у него есть право, такое же, как у президента, у него – это у всех совокупности Конституционного суда, обратиться с конституционным посланием к Федеральному собранию. И он мог бы вместо статьи в «Российской газете» обратиться официально, инициировав тем самым процесс принятия закона о Конституционном собрании, которого у нас нет, несмотря на то, что Конституция существует уже 25 лет. А для того, чтобы ее менять, необходимо Конституционное собрание. Потому что менять в Конституции, прежде всего, нужно, конечно, основные положения, 1-ю и 2-ю главу. Они основаны на либеральной догме. На догме, где России отводится роль колонии.
Совершенно не наш понятийный аппарат. Там описаны права и свободы человека, там описано отделение церкви от государства. То есть это полный набор постмодернистских таких либеральных тезисов. Страшно далеких как от русского народа вообще, так и от текущего момента в России. Надо собирать Конституционное собрание. Первое. Конституционное собрание должно быть собрано – для этого нет федерального закона, он еще должен быть принят. Второе. Когда Конституционное собрание будет собрано – оно, конечно, должно рассматривать весь спектр проблем, связанных с этой Конституцией. А их много. Кроме того, что я сказал о правах и свободах человека, которые у нас сейчас являются религиозной догмой - по тому, как мы к ним относимся. Вот, права и свободы человека. Причем что это такое? Это набор слов, за которыми не стоит ничего, кроме истории Французской революции, кровавой, которая утопила треть населения Франции в крови. И, за эти же права и свободы человека ратовали и наши социал-демократы перед революцией 17-го года, которая тоже прошла кровавым вихрем над страной. Поэтому не права и свободы человека для нас важны. А для нас важна роль государства, как отца.
Мы очень патерналистский народ. Мы ждем от государства помощи. Посмотрите вопрос пенсионной реформы. Мы не готовы перенести от государства, что это отец, отвернувшийся от детей. Вот как мы на это смотрим. Но, если у нас такое общество, если у нас такой народ – значит, мы должны отразить эту роль, она должна быть прописана в Конституции. 70-80% населения называют себя православными. Это факт. Православие должно найти отражение в Конституции.
Потому что нормы права, Конституция – это основной закон, но это всего лишь норма права, согласно любой теории государства и права - уже, чем нормы морали и нравственности. Нормы морали и нравственности мы должны как-то определить. Если мы православные, то нам ясны наши нормы морали и нравственности. Если мы не православные, а либералы, то наши нормы морали и нравственности – это права человека. Это не мои нормы морали и нравственности, я не согласен с правами и свободами человека как главным нравственным императивом общества. Они смешные, они из 18-го века, они отражают борьбу буржуазии 3-го класса и масонов Франции с французскими аристократами 18-го века.
Фото: Телеканал "Царьград"
М.С.: Ну, в основном, об обязанностях ничего не сказано.
К.М.: А обязанностей никаких нет. Потому что буржуазия хотела прав, а не обязанностей. Вместо этих прав и свобод у нас должно быть православие. Потому что мы православная страна. Какая будет роль православия в государстве – это вопрос общественной дискуссии, обсуждения. Но это обсуждение должно быть.
Его не было в 93-м году. И, наконец – русский народ. Мы русские. Это прилагательное слово, мы знаем, что может быть русский чеченец, русский татарин, русский казах. Но не отразить роль русского народа, народа, построившего государство, которое теперь живет по этой Конституции, невозможно. А этого нет в Конституции.
Там «русский» употребляется только в отношении русского языка, который является государственным языком. Больше слова «русский» нет в Конституции. И, наконец, знаменитая статья 15-я, с приматом международного права. Это чисто колониальная статья. В Конституции Америки этого нет. В Англии даже нет Конституции, потому что там есть монархия, там всегда есть суверен. Его воля всегда выше, чем любого международного договора, к которому присоединяется Англия. А у нас есть примат 15-й статьи. И это я сейчас сказал о важнейших концептуальных вопросах, отнесенных к 1-й и 2-й главе. Поэтому любые изменения далее, например, порядок выбора-невыбора губернаторов, порядок формирования-неформирования Совета Федерации, основы федерализма и другие интересные и забавные вещи, с точки зрения сегодняшней политической возни – это всё дальше. А основные вещи прописаны в 1-2-й главах, которые могут меняться только Конституционным собранием.
Поэтому, на мой взгляд, мы могли бы начать это обсуждение в обществе, основываясь на статье уважаемого Валерия Дмитриевича Зорькина, председателя Конституционного суда, который лучше всех знает эту Конституцию и понимает, что она несовершенна и нуждается в совершенствовании. Начать с того, что обсудить порядок созыва Конституционного собрания и закона о Конституционном собрании, который мог бы одновременно учесть правопреемство России, Российской Федерации как правопреемницы Российской империи. Если бы мы наше Конституционное собрание одновременно признали учредительным, которое большевики разогнали в январе 18-го года, мы могли бы тогда сомкнуть тысячелетнюю, вековую традицию существования единого русского государства, которое здесь всегда было.
У нас сейчас этого нет. Российская Федерация – правопреемник Советского Союза по международным обязательствам, договорам, внешнему долгу, присоединению к договору о ядерном оружии, который сейчас обсуждается с американцами. Но при этом нигде нет правопреемственности Советским Союзом Российской империи. Советский Союз был создан из космоса. Собрались советские республики, подписали Союзный договор и иногда признавали бывшее законодательство на гражданском уровне, если это не противоречит революционному правосознанию. Никогда они не признавали правопреемство Российской империи. Российская Федерация тоже не признавала Российскую империю нигде и никогда юридически. И это, конечно, наша родовая травма, нашего государства, которое существует с 91-го года, Российской Федерации.
Мы должны быть правопреемниками тысячелетней России. А для этого Конституционное собрание, выступив в виде учредительного, могло бы сомкнуть это юридическое правопреемство. Поэтому, на мой взгляд, статья очень интересна и своевременна. И, как я уже сказал, перезревше своевременна. Дискуссия необходима, ее можно и нужно начинать. Она должна происходить везде в обществе. И я предлагаю на телеканале «Царьград» тоже начать эту дискуссию, в разных форматах, с разными экспертами. Потому что Конституция – это не мертвое лежащее дохлое тело, испеченное в 93-м году на дне российского величия либеральными западными советниками.
А начать эту дискуссию сейчас, для того чтобы, когда подойдет соответствующее время, когда назреет политическая обстановка и не только мы будем понимать и Валерий Дмитриевич, что Конституцию нужно менять, - у нас были бы какие-нибудь готовые предложения, которые позволят сделать этот процесс более эффективным.
А.А.: Константин Валерьевич, благодарим вас за очень интересный и насыщенный разговор, и надеемся увидеться через месяц.
К.М.: Спасибо, коллеги.
М.С.: Спасибо.