«Дальнейшее небрежение русским народом может для нынешней версии Государства российского закончиться тем же, чем закончилось для империи Романовых и СССР…»
12 ноября отметил свой 65-летний юбилей выдающийся советский и российский писатель, драматург, публицист и журналист Юрий Михайлович Поляков. Его книги «Сто дней до приказа», «Апофегей», «Демгородок», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Козленок в молоке», «Замыслил я побег…», «Желание быть русским» всегда становились событием в литературной и общественной жизни.
Его пьесы идут в десятках театрах страны при неизменных аншлагах. Только что в Москве с огромным успехом прошел театральный фестиваль «Смотрины», где театры с всей страны показывали спектакли по пьесам Юрия Михайловича. Залы были забиты зрителями, люди стояли в проходах. Это единственный подобный театральный фестиваль ныне здравствующего классика. Причем он проходит уже во второй раз. Поляков ведет огромную общественную работу, возглавляет Национальную Ассоциацию Драматургов, Общественный совет при Министерстве культуры РФ. Мы взяли интервью у Юрия Михайловича во время фестиваля, после авторской читки новой пьесы классика «В ожидании сердца».
— Юрий Михайлович, поздравляем вас с юбилеем. Вы в своих романах и пьесах много пишете о жизни в СССР. Ваш взгляд на наше советское прошлое кардинально отличается от того, что нам навязывают ТВ, кино и современный либеральный театр. Почему снятые у нас фильмы про СССР являются почти точной копией чернушных американских поделок 80-х, где космонавты в ушанках пьют водку на орбите? Вы в своих ранних романах критиковали Советский Союз, чем критика отличается от вранья?
— Спасибо. Очернение советской цивилизации началось еще тогда, когда она еще существовала, и мало кто предвидел ее трагическое крушение. Собственно, «чернушным» было в значительной степени содержание «самиздата» и «тамиздата». Ради справедливости надо заметить, «сгущение» негатива в таких сочинениях являлось часто реакцией на принудительный оптимизм официальной советской литературы, точнее, бездарных авторов, готовых выполнять любые идеологические установки. Но крупные советские мастера — Белов, Бондарев, Распутин, Астафьев, Абрамов, Куваев, Гранин и другие — никогда в «лакировке действительности» замечены не были. Наоборот. Кстати, если «принудительный оптимизм» был востребован в СССР, то «принудительный пессимизм» всячески поддерживался западными издателями и русистами. Это была часть информационной войны. Весьма одаренный и лукавый писатель Виктор Сорокин очень хорошо почувствовал эту конъюнктуру и удачно в нее встроился, в этом, а не в психическом отклонении, думаю, секрет его навязчивой копрофагии.
В начале 1990-х началось целенаправленное создание черного мифа об СССР, сначала на инерции отрицания свергнутого строя, по принципу «при проклятом царизме», а потом, после краха «гайдаровских реформ» и расстрела парламента, это делалось для того, чтобы переключить внимание народа с убогой ельцинской реальности на «проклятый совок». Понятно, что честные мастера культуры этими подлостями не занимались, но вчерашние подмастерья социалистического реализма и горемыки самиздата охотно откликнулись. А бездарные люди, не способные создать что-то новое, — всегда эпигоны, вот и они стали перепевать самиздатовскую чернуху и американскую кинорусофобию. Сегодня этим занимаются уже 30-летние авторы, вообще не имеющие понятия о том, как и чем жили в СССР. Появились даже виртуозы злобных антисоветских фэнтези. Но играют в такие игры и взрослые дяди, играют ради премий, вроде «Большой книги» и «Ясной поляны». А что еще можно сказать про роман Иванова «Пищеблок», где в пионерском лагере детьми кормятся вампиры, возглавляемые героем Гражданской войны.
Мои первые повести «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками», «Апофегей» тоже были весьма критичны по отношению к советской реальности, их долго не печатали, но то был «критический реализм», направленный совершенно искренне против того, что нам, как тогда выражались, мешало жить. И когда они увидели свет, это стало потрясением общественного сознания. Кстати, в моем новом романе «Веселая жизнь, или Секс в СССР» я снова вернулся в поздние советские времена, в 1984 год, и попытался взглянуть на «развитой социализм» с высоты обретенного жизненного, социального и исторического опыта…
— У вас недавно вышла очень острая публицистическая книга «Желание быть русским». Которая всячески замалчивалась либеральной критикой. Как раз выход книги совпал с вашим выходом из президентского Совета по культуре. Связываете ли вы два этих события?
— Да, книга вышла в издательстве «Книжный мир», которое выпускает мою публицистику. Эссе «Желание быть русским» — это попытка проанализировать, почему мы, русские, и царями, и советской властью, и нынешним Кремлем воспринимаемся не как самоценный народ, имеющий собственные проблемы и недуги, а как своего рода «средостение» между этносами, населяющими нашу федерацию. Воспринимаемся как своего рода «этнический эфир», которого как бы и нет в природе. Заметьте, своих государственных институтов русские не имеют и с этим смирились, но в нашем правительстве нет даже «русского приказа», который системно бы анализировал и решал проблемы государствообразующего народа. Вывод мой неутешителен: дальнейшее небрежение русским народом может для нынешней версии Государства российского закончиться тем же, чем закончилось для империи Романовых и СССР. По странному стечению обстоятельств, вскоре после выхода книги меня «ротировали» из президентского Совета по культуре, ко мне охладели сразу несколько телеканалов, прежде наперебой приглашавшие в эфир. Непросто быть в России русским писателем.
Сыграл свою роль и мой конфликт с вдовой Солженицына, пытающейся сделать из своего покойного мужа пророка в белых ризах, что очень непросто, учитывая его многослойную биографию. Кстати, в книге «Юрий Поляков: текст, контекст и подтекст…» известный литературовед Михаил Голубков дает очень любопытный сопоставительный анализ писательских позиций — моей и солженицынской. Книга вышла в АСТ к моему 65-летию.
— Вы сейчас много занимаетесь театром. Пишете новые пьесы, создали Национальную Ассоциацию Драматургов, проводите фестиваль «Смотрины». Почему театр, а не кино? В кино аудитория же больше.
— Вообще-то, не я пришел в театр, а театр пришел ко мне. С конца 1980-х начались инсценировки моей ранней прозы. Был знаменитый спектакль «Работа над ошибками» Станислава Митина в Ленинградском ТЮЗе. Кстати, «Табакерка» тоже начиналась со спектакля «Кресло» — сценической версии «ЧП районного масштаба», о чем покойный Табаков не любил вспоминать. А с конца 1900-х я активно выступаю как драматург. Одной из первых стала постановка моей пьесы «Смотрины» во МХАТе им. Горького у Татьяны Дорониной. Ее осуществил Станислав Говорухин, и это была его первая работа на театре. Спектакль до сих пор в афише МХАТа под названием «Контрольный выстрел», но какова будет его дальнейшая судьба после отстранения Дорониной и прихода команды Эдуарда Боякова с Захаром Прилепиным, я не знаю. С Бояковым мы все-таки с разных театральных планет, а Прилепин, он, скорее, «шаттл».
Сегодня мои пьесы идут по всей стране и собирают полные залы к вящему негодованию «новодрамовцев», но я-то не виноват, что они так и не научились писать качественные пьесы. Ни один из «братьев Дурненковых» (я для себя так называю авторов этого направления) не может похвастаться тем, что его пьесу, скажем, на сцене Театра Сатиры сыграли почти 400 раз. Недавно закончился второй театральный фестиваль «Смотрины». Это единственный в России авторский фестиваль здравствующего драматурга. 13 дней в Москве на сцене «Вишневого сада» играли мои пьесы театры из разных городов — Иркутска, Самары, Рыбинска, Борисоглебска, Пензы… Публика принимала восторженно.
А Национальную Ассоциацию Драматургов мы затеяли, обнаружив, что в стране нет ни одного профессионального объединения тех, кто пишет пьесы. Дело дошло до того, что в оргкомитет Года театра не вошел ни один драматург. Забыли. Теперь, думаю, не забудут. Первое, что мы сделали, — это организовали вместе с «Театральным агентом» конкурс «Автора — на сцену!», чтобы подержать замордованных и оболганных «золотомасочной тусовкой» авторов традиционных пьес, а точнее — профессионалов. 17 декабря мы обнародуем во второй раз «золотую десятку». Каждый победитель, кроме диплома, получит сертификат на полмиллиона рублей — на постановку своего детища в любом из заинтересованных театров.
А с кино я не прерываю связей. По моим книгам снято 13 лент. Веду переговоры об экранизации «Гипсового трубача», «Любви в эпоху перемен» и «Чемоданчика». Но, как мне честно признался один режиссер: «Тебя трудно ставить, в твоих романах главное — слово, а как раз это сложнее всего перевести на киноязык…»
— Что ждет русский театр, кино и русскую литературу в ближайшие 10 лет?
— Если театр, почти переставший быть русским, останется в руках золотомасочной тусовки, если литература останется в ведении Роспечати (Министерство цифрового развития) и тон будет по-прежнему задавать «Большая книга», то я за них (литературу и театр), как певал Окуджава, «не дам и ломаной гитары». Увы, сегодня кино, столичные театр и литература, за редким исключением, занимаются на казенные деньги методичным разрушением государства. Власть этого не понимает, так как романов не читает и в театр не ходит. Это не значит, что я согласен со всем, что происходит в Отечестве, но спор с властью — это одно, а подтачивать, как термиты, несущие конструкции державы, — это совсем другое…
— Как вы видите Россию после Путина? И кого вы видите на месте ВВП?
— На месте Путина я никого не вижу. Сопоставимой фигуры в окружении нет. Впрочем, и не может быть при сложившейся после расстрела парламента политической системе. Ведь система у нас носит не состязательный, а согласовательный характер, причем все согласования совершаются подспудно. Плохо это? Не знаю, учитывая, что наша либеральная оппозиция даже не прозападная, а подзападная, и либеральные «сусанины» так и норовят завести в Кремль неприятеля. Но в итоге мы можем попасть в ситуацию, когда персона, согласованная в государственной тиши, не будет, в отличие от 2001 года, принята народом, который может безмолвствовать, а может и безумствовать, как в 1917-м и 1991-м. Я очень боюсь турбулентного транзита власти…
Интервью взял Владимир Казаков
Источник: «Экспресс — газета»