тносительно судьбы небольшого числа пленных поляков некоторая информация сохранилась. В справке, подписанной в те дни начальником Управления НКВД СССР по делам о военнопленных П.К. Сопруненко, говорится: «Всего отправлено в Юхновский лагерь 395 человек. Из них: а) по заданию 5-го отдела ГУГБ (внешняя разведка. - Ред.) - 47 чел.; б) по заданию германского посольства - 47 чел.; в) по запросу литовской миссии - 19 чел.; г) немцев - 24 чел.; д) по распоряжению зам. народного комиссара внутренних дел Союза ССР тов. Меркулова - 91 чел.; е) прочих - 167 чел.». Так остались в живых будущий министр в правительстве генерала Сикорского В. Комарницкий, сын главного дирижёра Варшавского оперного театра Б. Млинарский, известный польский художник-импрессионист граф Ю. Чапский.
Исходя из собранных работниками военной прокуратуры в начале 1990-х годов материалов, надо признать, что расстрел какого-то количества интернированных в Харькове и Калинине действительно проводился. Тогда, весной 1940 года, по мнению ряда современных исследователей, были расстреляны в основном те польские военнопленные, кто обвинялся в преступлениях во время польско-советской войны 1919—1920 годов, в уничтожении пленных красноармейцев или был причастен к последующей диверсионно-террористической деятельности и шпионажу против СССР.
Об уменьшении числа польских военнослужащих в лагерях НКВД свидетельствует, в частности, записка Берии от 2 ноября 1940 года. Он докладывает Сталину, что в лагерях содержится 18.297 военнопленных из числа поляков, в том числе генералов - 2, полковников и подполковников - 39, майоров и капитанов - 222. На начало марта число генералов и старших офицеров было значительно больше: в Козельском и Старобельском лагерях находились 12 генералов, 1 адмирал, 81 полковник, 198 подполковников, 548 майоров и 1.490 капитанов.
Самый сложный и до конца не выясненный вопрос - Катынь. Там расстрелы были, но когда? До начала Великой Отечественной войны? После оккупации Смоленской области немцами? Мнения исследователей разнятся, к тому же они нередко политизированы. Многие исследователи не столько озабочены выяснением истины, сколько мотивированы своими идеологическими пристрастиями.
НЕ СОВСЕМ ясна до сих пор и юридическая сторона вопроса о принятии решения о расстреле польских офицеров. Вопреки нынешнему расхожему мнению в сталинском СССР репрессии, с формальной точки зрения, проводились в строгом соответствии с «социалистической законностью». Существовал определённый порядок вынесения приговора о смертной казни. Просто так - по команде из Кремля - никто никого не казнил.
В качестве подтверждения можно сослаться на записку Л. Берии Сталину от 15 ноября 1941 года № 2805/б с предложением о расширении прав особого совещания НКВД. Нарком внутренних дел пишет, что по существовавшему на середину ноября 1941 года порядку приговоры военных трибуналов военных округов и верховных судов союзных и автономных республик, а также краевых и областных судов входят в законную силу только после утверждения их соответственно Военной коллегией или Уголовно-судебной коллегией Верховного суда Союза ССР. Однако и решения Верховного суда Союза ССР по существу не являются окончательными, так как они рассматривались комиссией Политбюро ЦК ВКП(б), которая своё заключение представляла на утверждение ЦК ВКП(б), и только после этого по делу выносилось окончательное решение, которое вновь направлялось в Верховный суд, а уже им - в НКВД СССР для исполнения.
Постановление Политбюро ЦК от 5 марта 1940 года (если считать его текст на первой - третьей страницах подлинным) предписывало «дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14.700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков», а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии членов различных контрреволюционных «шпионских и диверсионных организаций», бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков (11 тыс. человек) - «рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания - расстрела».
Следовательно, формальное решение о расстреле должны были принять в апреле 1940 года на нескольких своих заседаниях члены Особого совещания НКВД СССР - органа внесудебного «судопроизводства». Решение принимали, если исходить из текста постановления Политбюро, три человека: первый заместитель наркома Всеволод Меркулов, начальник Главного экономического управления НКВД Богдан Кобулов и начальник 1-го спецотдела (учёт и статистика) НКВД Леонид Баштаков.
Вместе с тем известно, что Особое совещание вплоть до ноября 1941 года смертных приговоров выносить не могло. Оно имело лишь право назначать наказания в виде заключения в исправительно-трудовые лагеря сроком не более чем на 8 лет!
Такой порядок был установлен после принятия совместного постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года № 81 «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Только осенью 1941 года Особое совещание получило право с участием прокурора Союза ССР «по возникающим в органах НКВД делам о контрреволюционных преступлениях и особо опасных преступлениях против порядка управления СССР» выносить меры наказания вплоть до расстрела.
СУЩЕСТВУЕТ несколько достоверных фактов, которые свидетельствуют в пользу мнения о необходимости более глубокого исследования вопроса о судьбе польских военнопленных.
Например, некоторый свет на судьбу польских офицеров в СССР проливает совместное постановление Совета народных комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) от 24 марта 1941 года. Оно определило, что в целях обеспечения боеспособности ВВС на НКВД СССР возлагаются функции аэродромного строительства в западных приграничных округах. Во исполнение данного постановления приказом НКВД СССР № 00328 от 27 марта 1941 года в составе НКВД было организовано Главное управление аэродромного строительства - ГУАС. Работы в ГУАС велись силами заключённых, приговорённых к исправительно-трудовым работам, а также польских военнопленных. Поляки трудились на строительстве 11 объектов. По состоянию на 15 июня 1941 года на объектах аэродромного строительства в западных приграничных округах использовались 22.579 заключённый и 16.371 польский военнопленный, в том числе офицеры (ГАРФ. 9414. Оп. 1. Д. 1165. Л. 60).
Большинство этих военнопленных из-за неразберихи первых недель войны не были своевременно эвакуированы в тыл и попали в руки немцев.
В 1940—1941 годах, поясним, в рамках Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР к западу от Смоленска имелось три лагеря особого назначения - Тишинский лагерь № 1-ОН (он же Купринский асфальтово-бетонный район № 10, сокращённо АБР-10), Катынский лагерь № 2-ОН (он же Смоленский АБР № 9) и Краснинский лагерь № 3-ОН (он же Краснинский АБР № 11). Его заключённые строили автомагистраль Москва - Минск. Это подтверждают сохранившиеся бухгалтерские документы Вяземлага за 1941 год.
К сожалению, в 1996 году в информационном центре Управления внутренних дел по Пензенской области побывали какие-то должностные лица из Москвы, которые изъяли из хранившихся там архивных фондов Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР все документы, касающиеся всех заключённых АБР-9, АБР-10 и АБР-11 в 1940—1941 годах. В этих лагерях, как предполагают некоторые историки, работали поляки, которых позднее стали считать жертвами расстрелов весны 1940-го.
О существовании Катынского лагеря (№ 2-ОН) под Смоленском рассказывал в наши дни бывший начальник связи 136-го отдельного конвойного батальона конвойных войск НКВД СССР А.А. Лукин. В ходе беседы с журналистом В. Абариновым Лукин утверждал, что перед войной его 136-й батальон охранял «три лагеря: Юхнов, Козельск и Катынь». В июле 1941-го командование батальона пыталось организовать вывоз из Катынского лагеря «польского населения»: «Вопрос был очень сложный: надо эвакуировать, а немецкие самолёты над шоссейной дорогой летают на высоте 10—15 метров, все дороги загромождены беженцами, и не только шоссе, а и просёлки. Очень трудно было, а машин было очень мало. Мы пользовались теми машинами, которые останавливали, высаживали беженцев, отнимали машины и в эти машины грузили польское население из лагеря Катынь».
Приведём ещё несколько свидетельств участников тех событий. Они собраны Владиславом Шведом и Сергеем Стрыгиным («Тайна Катыни в документах и фактах»).
Москвич Ксенофонт Агапов, бывший спектрометрист металлургического завода № 95 в Кунцево, сообщил о том, что с 31 октября по 26 ноября 1941 года он ехал из Москвы до города Верхняя Салда Свердловской области в одном эвакуационном эшелоне вместе с 80 пленными польскими офицерами, сумевшими уйти из лагеря под Смоленском.
Полковник в отставке Илья Иванович Кривой (бывший курсант Смоленского стрелково-пулемётного училища) в своём заявлении в Главную военную прокуратуру от 24 октября 2004 года подробно описал факты встречи им летом 1940 года и в начале лета 1941 года находившихся под конвоем пленных польских офицеров и солдат.
Ветеран войны М. Задорожный, бывший разведчик 467-го корпусного артиллерийского полка, написал письмо в газету «Рабочий путь» (Смоленск, 9 января 1990 г.), в котором сообщил, что в августе 1941 года во время выхода 467-го артиллерийского полка из окружения недалеко от Смоленска в расположение его подразделения прибежал солдат из части НКВД и сообщил, что «немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков. А этому солдату удалось убежать».
В 1991 году в № 4 «Военно-исторического журнала» было опубликовано интервью с бывшим командиром взвода 1-го автомобильного полка Войска Польского Борисом Тартаковским, который утверждал, что лично общался с пятью бывшими узниками Катынского лагеря (№ 2-ОН), трое из которых служили под его командованием. По их рассказам, в июле 1941 года, в момент захвата лагеря немцами, им удалось бежать из лагеря, а двое других ушли с советской охраной на восток.
Анна Рогаля (до своей смерти в 2004 году проживала в Тюмени под фамилией Яковленко), дочь польского поручика Поликарпа Рогаля, эксгумированного в 1943 году в Катыни под № 1757, рассказывала родственникам, что она приехала в Смоленск с матерью Катажиной Рогаля в 1940 году, после того как они узнали, что отца из Козельского лагеря перевели в лагерь под Смоленском. Им удалось установить связь с пленным поручиком.
После ареста Катажины Рогаля в начале июля 1941 года жительница Смоленска Инесса Яковленко выдала Анну за свою родственницу и отправила её в эвакуацию в Сибирь. В 1943 году Яковленко прислала Анне Рогаля письмо, в котором сообщила, что её отца Поликарпа Рогаля вместе с другими польскими пленными немцы расстреляли в Козьих Горах (Катынский лес) ранней осенью 1941 года (письмо хранится в семье А. Яковленко).
В Архиве внешней политики РФ хранится письмо в советское посольство в Варшаве, написанное 5 февраля 1953 года гражданином Польши Вацлавом Пыхом. В 1940—1941 годах Пых содержался в качестве военнопленного в Львовском лагере НКВД и сотрудничал с советской лагерной администрацией. После начала Великой Отечественной войны он вместе с другими пленными поляками был переведён в Старобельский лагерь, а оттуда командирован НКВД под Смоленск с целью оказания помощи в организации эвакуации лагерей с польскими офицерами.
Пых попал в лагерь № 2-ОН за несколько часов до захвата лагеря немцами. По его воспоминаниям, в тот момент в лагере всё было готово к эвакуации, но польские офицеры саботировали отъезд и продолжали лежать в бараках на кроватях. Попытки Пыха убедить их начать эвакуацию ни к чему не привели. Более того, некоторые офицеры стали угрожать ему. Лагерь захватили немцы, но Пыху удалось попасть на контролируемую советскими войсками территорию и поступить на службу в армию Андерса (АВП, ф. 07, оп. 30а, п. 20, д. 13, л. 48-80).
В СВЯЗИ с этими фактами будет уместно пояснение относительно возможного использования немцами поляков из Катынского лагеря особого назначения (№ 2-ОН). Вскоре после захвата Смоленской области немцы приступили к строительству подземного командного пункта в районе Катынского леса - в лесном массиве Красный Бор. В охранную зону бункера «Беренхалле» («Медвежья берлога»), который после войны местные жители стали именовать «бункером Гитлера», входила и Катынь. Объект был полностью готов к середине августа 1942 года. На нём дважды побывал Гитлер: в ходе строительства в ноябре 1941-го и в марте 1943 года.
Подземный объект имел четыре периметра безопасности. Первый (внешний) периметр обеспечивала вспомогательная полиция, т.е. предатели из числа советских граждан; второй периметр - периодически сменявшие друг друга пехотные подразделения вермахта; третий периметр - подразделения войск СС; четвёртый периметр был доверен отличавшимся жестокостью финским военнослужащим.
Строила бункер немецкая военно-строительная организация Тодта (около 2,5 тысячи сотрудников), а в качестве рабочей силы были использованы советские и польские военнопленные. После завершения работ их как нежелательных свидетелей ликвидировали прямо в районе строительства. Для местных жителей в том районе это никогда не было секретом, но в 1950—1960-е годы никому не приходила в голову мысль, что их воспоминания надо задокументировать, да ещё в присутствии иностранных наблюдателей.
Странно, но подземный комплекс «Беренхалле» никто из отечественных историков серьёзно не исследовал. А ведь там, по слухам, имелись штабные помещения, зал для заседаний, узел связи на четырёх этажах, система многокилометровых тоннелей, ведущих к Днепру и к аэродрому. От бункера остались железобетонные колпаки, входные стальные двери ещё при Сталине были наглухо заварены.
Историки располагают и показаниями бывших немецких военнослужащих на эту тему. 5 июня 1947 года Вильгельм Шнейдер заявил американскому капитану Б. Ахту в городе Бамберг (в американской зоне оккупации Германии) в ходе допроса, что во время пребывания в берлинской тюрьме «Тегель» зимой 1941—1942 годов он находился в одной камере с немецким унтер-офицером, служившим в полку «Великая Германия». Военнослужащий рассказал Шнейдеру, что «поздней осенью 1941 года, точнее в октябре этого года, его полк совершил массовое убийство более десяти тысяч польских офицеров в лесу, который, как он указал, находится под Катынью. Офицеры были доставлены в поездах из лагерей для военнопленных, из каких - я не знаю, ибо он упоминал лишь, что их доставляли из тыла» (Архив внешней политики РФ. Ф. 07, оп. 30а, п. 20, д. 13, л. 23).
О том, что после захвата немцами Смоленска в его окрестностях находились польские офицеры, свидетельствует рапорт командира айнзатцгруппы при штабе группы армий «Центр» Франца Стаглецкера на имя начальника Главного управления имперской безопасности Рейнхарда Гейдриха о действиях группы за период с августа по декабрь 1941 года, в котором указывается: «...Выполнил главный приказ, отданный моей группе, - очистил Смоленск и его окрестности от врагов рейха - большевиков, евреев и польских офицеров...»
СЕГОДНЯ, когда речь заходит о Катыни, почему-то не принято вспоминать о таком факте: комиссия Бурденко выявила, что руки расстрелянных поляков были связаны шпагатом. В Советском Союзе он появился только после войны, а у более технологически продвинутых немцев использовался с предвоенных лет.
И другая деталь, на которую недавно обратил внимание известный журналист Анатолий Вассерман. Нацисты в 1943 году, раскручивая скандал по поводу «большевистских жертв» в Катыни, выпустили сборник документов, в котором есть фотография нескольких гильз калибров 7,65 и 9 мм, длина гильз - 17 мм. Судя по специфике коррозии металла, это не гильзы из медных сплавов и не стальные гильзы, покрытые гидроизолирующим лаком. На фотографии - гильзы из биметалла (сталь, покрытая медным сплавом). Производство таких гильз калибров 7,65 и 9 наладили немцы с конца лета 1940 года. Так что польские офицеры, чьи тела демонстрировали иностранным экспертам и журналистам немцы, не могли быть убиты весной 1940 года.
Возможно, гильзы, шпагат - для ангажированных политиков и журналистов мелочи, но для криминалистов - это важные улики, помогающие выявить подлинных убийц.
Расстрел поляков проходил примерно в полукилометре от строений бывшего дома отдыха НКВД (Козьи горы) на обочине дороги, соединяющей автотрассу и дом отдыха. Он располагался с 1930-х годов в этой лесистой местности в дачном пригороде Смоленска. По сведениям, приводимым российскими исследователями, там было расстреляно около десяти тысяч человек.
От обнаруженного места захоронения бывших польских военнослужащих до оживлённого в довоенное время шоссе - двести метров. Логично предположить, что если бы НКВД получило весной 1940 года задачу на расстрел поляков, то его сотрудники выбрали бы место поукромнее, а не около своего дома отдыха, где они проводили выходные дни с жёнами и детьми. В СССР во второй половине 1930-х годов, особенно при предшественнике Берии наркоме Ежове, расстрелов было много (только в 1938 году к высшей мере наказания было приговорено свыше 328 тысяч человек), поэтому в НКВД опыт уничтожения «классовых врагов» имелся.
НЕКОТОРЫЕ историки высказывают предположение, что польские военнослужащие, отправленные весной 1940 года в распоряжение областных управлений НКВД (Калинин, Смоленск и Харьков) из лагерей для военнопленных, стали фигурировать в статистических документах НКВД не как «военнопленные», а как «арестованные» или «заключённые». Они оказались в ведении не Управления по делам военнопленных, а Главного управления лагерей (ГУЛАГ).
Сведения по этому вопросу имеются в исследовании В.Н. Земскова «ГУЛАГ. Историко-социологический аспект», в котором приведены данные о национальности заключённых в ГУЛАГе. В 1939 году в лагерях находилось 16.860 поляков, в 1940 году - 16.133, а в 1941 году их число вдруг резко возросло до 29.457. Конечно, рост числа поляков можно объяснить арестами и осуждением польских граждан в западных областях Белоруссии и Украины. Но нельзя исключать, что «прибавка» к лагерному контингенту произошла и в результате передачи в ГУЛАГ польских военнопленных, получивших различные сроки за «контрреволюционную деятельность». По данным О.Б. Мозохина («Статистика репрессивной деятельности органов безопасности СССР»), в 1939 году было осуждено 11.604 поляков, в 1940 году - 31.681, а в 1941 - 6.415.
В книге воспоминаний «Без последней главы» польский генерал В. Андерс утверждал, что «поляки прибыли на Колыму ещё в 1940 году двумя этапами по нескольку тысяч человек». Есть и другие свидетельства отправки польских военнослужащих в лагеря Дальнего Востока.
Среди архивных документов конвойных войск НКВД сохранился отчётный документ под названием «Сведения о характере и сроках осуждения заключённых, отконвоированных эшелонными, сквозными и плановыми конвоями частей и соединений конвойных войск НКВД СССО за 2-й квартал 1940 г.». Из отчёта следует, что 136-й батальон 226-го полка конвойных войск охранял весной 1940 года польских военнопленных при передаче их из Козельского лагеря в распоряжение Управления НКВД по Смоленской области.
Из отконвоированных 10.916 человек были осуждены к различным срокам заключения 5.769 человек (у 4,3 тысячи срок составлял до трёх лет), 2.635 поляков направлялись в ссылку и 2.512 находились в категории подследственных. И только в отношении последних можно предполагать, что они гипотетически были приговорены по итогам следствия к высшей мере наказания.
Выяснить, сколько реально было вынесено приговоров и сколько их приведено в исполнение, сегодня уже невозможно. Как следует из ответа прокуратуры на запрос общества «Мемориал» (2005 г.), следствием достоверно установлена гибель в результате исполнения решений Особого совещания 1.803 польских военнопленных, установлена личность 22 из них.
В 1990 году житель города Калинина А.Е. Богатиков сообщил тверскому «Мемориалу» о том, что в 1943 году он отбывал срок заключения в лагере на Дальнем Востоке. Вместе с ним сидел поляк из Осташковского лагеря, рассказавший, что пленных поляков отправили в Мурманск.
Другой бывший заключённый - Януш Бардах - в своей книге «Человек человеку волк» повествует о том, что в марте 1942 года он по этапу попал в бухту Находка, где два месяца ожидал парохода на Север. Жил он в бараке с польскими офицерами и интеллигентами...
ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ, что катынская трагедия давно бы стала достоянием истории, если бы при Хрущёве был найден оптимальный вариант «подведения черты» в этом деле. Но правда о судьбе польских офицеров так и не стала достоянием общественности.
«Недомолвки» в отношении катынских событий продолжали накладывать отпечаток на российско-польские отношения и давать повод антироссийским силам использовать трагедию для дискредитации нашей страны. Отсюда и разговоры о расправе в СССР с более чем двадцатью тысячами польских военнослужащих (хотя большинство из них были, видимо, убиты германскими нацистами), а «архивные подчистки», практиковавшиеся со времён Хрущёва, ещё более запутали ситуацию.
Спустя многие десятилетия добиться полной правды невозможно. Как отмечают архивисты, уже давно нет в живых тех, кто принимал решение о расстреле польских офицеров, архивные дела на расстрелянных уничтожены.
Но общие причины трагедии очевидны. Многолетняя вражда двух соседних государств самым пагубным образом отразилась на ходе событий осенью 1939 года. Единый фронт противостояния нацистской Германии создать не удалось. Войско Польское, несмотря на мужественное сопротивление его многих солдат и офицеров, было разгромлено, и оказавшиеся на советской территории его военнослужащие стали заложниками и жертвами тех драматических исторических обстоятельств.
В новых исторических условиях, когда и Россия, и Польша декларировали своё развитие на основе демократических ценностей, добрососедство между нашими народами было бы лучшим памятником всем жертвам трагических событий того жестокого времени.