Кто только не поучает русских , как им на самом деле надо праздновать Победу... Мастер Каморки
К
Хожу согнувшись – тяжек высокопобедный груз.
В день освобожденья на мне вериги и кандалы.
В этот день к нам возвращается покойный Советский Союз,
под красными флагами из вязкой сгущенной мглы.
Май 2014 года расколол Одессу на русскую и свидомую. Понятно, что у разных граждан Украины разные политические взгляды, симпатии и антипатии. Одни хотят видеть свою страну в НАТО, другие – в союзе с Россией, третьи – независимой... О вкусах незачем спорить. Ключ к любому выбору – система ценностей, а система ценностей диктуется травмой. Чужая душа – потемки, и освещает ее разве что сам человек – своими поступками и высказываниями.
Херсонского часто обвиняют в том, в чем он не виноват. Вроде перехода на сторону фашизма. На основании, к примеру, написанного шесть лет назад по тому же поводу текста: «Города героями не бывают. Героями бывают люди, защищающие (как в случае с Одессой) или покоряющие этот город. Героическая оборона Одессы все же закончилась ее сдачей. После чего... Город жил себе, не тужил. Торговал на Привозе, пел в Оперном, учился в Университете, читал книжки, изданные в той же Одессе после долгого перерыва, Гумилева, к примеру».
Тут поэт вроде бы спорит с абсурдом: коллаборационизм противоречит героизму. Но проблема, как мне видится, в самоидентификации. В советские времена от политики он был далек: жил себе, не тужил, читал книжки, ругал, как и все мы, власть на кухнях и вряд ли задумывался о том, как обелить образ борца за украинскую независимость – гауптмана батальона «Нахтигаль» Шухевича. Интеллигентским метаморфозам посвящен убийственный памфлет Игоря Петрова, в котором жизнь под румынской оккупацией стала карикатурой на сегодняшнюю Одессу.
В аудиторию украинского вуза, где проходят вступительные экзамены, вбегает запыхавшийся преподаватель и спрашивает приемную комиссию:Примечательно, что образ украинца в сознании советской либеральной интеллигенции с коллаборационизмом был связан напрямую (вспомнить хоть «украинские» анекдоты), и Крым, разумеется, был «наш», а его утрата (пусть даже символическая на тот момент) – коллективной травмой (потом оказалось, что даже коллективную травму можно перевернуть как стол). Украинизация (особенно в Крыму) ассоциировалась не только с ущемлением русского языка, которое тогда вызывало откровенное антисоветское возмущение, но и с антисемитизмом:
– Скажите, а вы с фамилиями на -штейн принимаете?
– Нет, вы уже опоздали!
– А на -вич?
– Говорим же, экзамены закончились!
– Ну а на -ко?
– Ладно, давайте последнего! – вздыхает председатель.
– Коган, заходи!..
Потом все перевернулось, и Украина уже для российской либеральной интеллигенции стала символом свободы: все познается в сравнении. Казалось бы, какое мне сегодня дело до Украины и Одессы? Во мне говорят фантомные имперские боли? Но для меня «Империя» – понятие культурное, и с политикой пересекается только культурными кодами. В семидесятых Андрей Битов подарил нам свою книжку «Семь путешествий», приписав: «по Империи». Империя сегодня – это нечто среднее между римским миром Бродского и гашековской Австро-Венгрией, в зависимости от контекста.
А вот общее постсоветское пространство с его культурными кодами реально: именно о них и пишет Херсонский, именно они не дают ему покоя. Прошлое – всегда травма. Отношение к Победе для постсоветского человека – хорошая лакмусовая бумажка. Для одних это – праздник Свободы, для других – порабощения. Для одних – победы над фашизмом, для других – триумфа советской власти. Для одних – объединения, для других – размежевания. Для одних – памяти о народном подвиге, для других – торжества милитаризма. Для одних – победы народа и собственных предков, для других – кровавого коммунистического режима и лично товарища Сталина.
Сталину Херсонский как бы и вручает ключи от Одессы, ведь освобождение для него – праздник не народного подвига, а торжества тоталитаризма. Его задача – демифологизация Победы. И это его право, как и выбор отношения к истории. На Украине ее переписывание не запрещено. Национальными героями становятся не борцы с фашизмом, а коллаборационисты. Несколько лет назад Херсонский написал:
Боишься ступить на лед, чтоб не упасть.
В зеркало стыдно смотреть – стар, бородат, плешив,
но пока ты еще способен презирать неправую власть,
ты – жив.
Правота – понятие относительное, у каждого человека и каждого народа она своя. Когда одно государство разделяется на два, происходит и размежевание правоты. Но не сразу, а когда эти государства кто-то стравливает между собой. Поэзия и правда находятся в сложных отношениях. Особенно когда поэзия начинает обслуживать правоту. Драматургию ангажированность убивает, но у просодии есть гипнотическая сущность. Скажем, пропаганда убила не поэзию Маяковского, а самого поэта.
Задача пропаганды – не разрушение мифов, а замена одних мифов другими. Истории без мифа не существует. В рамках плановой демифологизации Победы встретил перепост старого текста на известную тему: нехорошо одевать детей в военную форму. «Военная форма – это одежда для смерти: делать преждевременную смерть, встречать ее самому. Преждевременно. Оставляя следы горя везде, где ступают такие вот форменные сапоги». Так абсурд прикрывается гуманизмом (когда на Украине детей наряжают бандеровцами – это совсем другое дело).
Детство – и подготовка ко взрослой жизни (чем еще является воспитание?), и ее имитация. Мы и полвека назад воевали с фрицами в песочницах, бегали с автоматами и фотографировались в бескозырках. Образ медсестры в принципе не имеет ничего общего с героизацией войны, а связан с пониманием реальности страданий, которые война приносит. И только роль женщины героизирует. А игра в войну создает модель поведения мужчины-защитника.
Зато виктимная культура воспитания (избегания травм) подразумевает эскапизм: зарывание головы в песок и выставление взамен ее задницы. Так в советские времена с детьми было не принято обсуждать деньги (кроме их отсутствия). В результате получили поколения инфантилов, которые перевоспитывались в момент перехода к рынку и поделились на овец и волков. Игнорирование реальности – очень интересный механизм. Безусловно, у него есть интересанты, но авторы подобных текстов, скорее всего, искренне хотят лучшего. Для этого большого ума не надо.
Любопытно, что применительно к частной жизни любой психолог учит побеждать: преодолевать и изживать травмы. Великая Отечественная была и осталась тяжелейшей травмой нашего народа. Того советского народа, который включал в себя народы всех республик нашей страны. Но мы победили. И празднуем это – точно так же, как американцы празднуют независимость, французы – взятие Бастилии, а евреи – исход из египетского рабства.
Но почему-то именно нам предлагают сконцентрироваться на травме. Разумеется, это манипуляция чистой воды: никто не забыт и ничто не забыто. Праздник со слезами на глазах – не день покорения человеком космоса. Но чтобы заставить нас чувствовать себя не победителями, а жертвами, все средства хороши.
О цели, которая эти средства оправдывает, прогрессивная интеллигенция разговаривать не любит. Хотя что происходит с людьми, которых пожирает их травма, известно любому дураку. Что происходит в подобной ситуации с народами, и не все умные задумываются. У любой медали есть обратная сторона, и даже помня об этом, человек всегда будет выбирать между светлой и темной. Травму нельзя отделить от Победы. Травма – это цена, которую пришлось за нее заплатить.